Вальтер Скотт - Талисман, или Ричард Львиное сердце в Палестине

Отдохнув как следует, оба путника неторопливо поднялись с зеленой травы и направились к коням. Они старались оказать друг другу услуги, помогая седлать лошадей. Рыцарь и эмир прекрасно справлялись с этой работой, что, впрочем, было обычным для того далекого времени, о котором идет речь. Кони были горячо преданы своим хозяевам, которые, в свою очередь, тоже проявляли неустанную заботу о них. Что касается сарацина, то его привязанность к коню была привычной: воины восточных народов постоянно занимаются с лошадьми и относятся к ним почти так же, как к жене и детям. Невозможность обойтись без коня заставляет рыцарей относиться к нему как к другу, разделяющему все трудности его походов.

Лошади перестали щипать траву и тихо ржали, ласкаясь к своим хозяевам. Каждый из воинов, взнуздывая коня, внимательно присматривался к снаряжению своего попутчика, обращая основное внимание на те вещи, употребление которых ему были неизвестно.

Прежде чем уехать, рыцарь напился и вымыл лицо и руки свежей ключевой водой.

– Я бы хотел знать название этого источника, – обратился он к сарацину, – чтобы всегда с благодарностью вспоминать о нем; никогда в жизни я не чувствовал такого удовольствия, утоляя жажду, как в этот раз.

– Его название, переведенное с арабского языка, означает «сокровище дикой степи» или «алмаз пустыни».

– Да, этот источник вполне заслуживает такое название. Я видел массу источников на моей родине, но ни один из них я не буду вспоминать с такой благодарностью, как этот небольшой ручей, возродивший мои силы.

– Да, ты прав, это единственный источник в такой обширной пустыне. Проклятая вода Мертвого моря не годится для питья, даже воды Иoрдана становятся пригодными и приятными для людей только за пределами этой негостеприимной степи.

Наконец наши путники, оседлав коней, отправились в путь. Жара стала понемногу спадать, и легкий ветерок, поднявшийся с запада, приятно освежал воздух, правда, поднимая тучи пыли, на которую привычный к ней сарацин не обращал ни малейшего внимания. Для тяжеловооруженного рыцаря постоянная борьба со столбами пыли была утомительна, и он снял с головы шлем, заменив его круглой шапочкой из черного бархата.

Некоторое время они ехали молча. Сарацин, взявший на себя роль проводника, внимательно осматривал местность, особенно ряд невысоких холмов, к которым они понемногу приближались. Казалось, эти наблюдения полностью овладели его вниманием: он походил на рулевого, ведущего корабль в море, наполненном рифами и подводными скалами. Когда, наконец, он убедился, что принятое ими направление верно, тотчас же возобновил разговор с приумолкнувшим рыцарем.

– Ты спрашивал у меня название источника, у которого мы только что отдыхали, и я охотно ответил на твой вопрос; теперь мне тоже хотелось бы знать имя того, с кем сегодня судьба или Аллах свели меня.

– Мое имя еще не успело прославиться, – скромно ответил христианин, – однако скрывать его от тебя я не буду, меня зовут Кеннетом, а крестоносцы прозвали меня рыцарем Спящего Барса. У меня есть еще несколько имен, но они покажутся слишком грубыми для восточного слуха. Теперь, храбрый сарацин, позволь узнать, к какому арабскому племени принадлежит твой род и под каким именем известен ты в своем отечестве?

– С удовольствием, сэр Кеннет, сообщу интересующие тебя подробности. Я родился в Курдистане, следовательно, я не арабского происхождения. Обычно меня зовут Горный Лев.

– Я слышал, – сказал рыцарь, – что ваш великий султан ведет свой род от того же племени, к которому принадлежишь и ты.

– Хвала пророку, возвеличившему наш народ до такой степени, что наш повелитель происходит от него. Мое имя, хоть и ничтожно в сравнении с именем царя Египта и Сирии, но все же оно хорошо известно в моей земле. Благородный чужеземец, поведай мне, сколько воинов ты привел с собой в наши края?

– Говоря откровенно, не без труда удалось мне набрать десять оруженосцев и пятьдесят ратников, включая моих слуг и стрелков. Некоторые из них бежали от меня, другие пали на поле битвы, иные умерли от болезней, и я остался один, так как даже мой верный оруженосец недавно захворал. Чтобы испросить ему исцеление, я и решил совершить паломничество.

– Теперь я расскажу тебе, рыцарь, о себе. Посмотри, в моем колчане постоянно хранятся пять стрел, украшенных перьями орла. Когда я пущу одну стрелу в мои шатры, то тысяча всадников моментально вскочит на коней; при второй стреле такое же количество всадников готово повиноваться моим приказаниям. Пять стрел соберут войско в пять тысяч человек, а если же я отправлю лук свой, то десять тысяч хорошо вооруженных всадников рассыпятся по всей пустыне. Я удивляюсь, что ты с такой ничтожной горстью воинов пришел завоевывать нашу землю.

– Клянусь крестным знамением, сарацин, что твое хвастовство заставляет меня сказать тебе, что я одним взмахом меча могу раздробить горсть шмелей.

– Все может быть, – ответил сарацин с такой насмешливой улыбкой, что их перемирие могло сразу окончиться; эмир, видя, что зашел несколько далеко, поспешил переменить разговор. – Скажи мне, неужели ваши властелины могут уважать рыцарей лишь за храбрость? Как ты мог предлагать мне свое покровительство и защиту в стане твоих соотечественников, не имея ни денег, ни солдат?

– Я с удовольствием объясню то, что тебе кажется таким невероятным. Наши властелины уважают и неимущих рыцарей, если они благородного происхождения и славятся многочисленными подвигами. Если сам Ричард Английский оскорбил бы честь хотя бы и такого бедного рыцаря, как я, то, следуя законам рыцарства, он не имел бы права отказаться от поединка с ним.

– С каким удовольствием полюбовался бы я таким зрелищем, в котором бедняк рыцарь становился на одну ступень с самым могущественным властелином!

– Ты забываешь к слову «бедняк» прибавить эпитеты – благородный и мужественный.

– А как вы относитесь к женам ваших самых знатных рыцарей?

– Самый бедный рыцарь имеет полное право посвятить свои сердце и меч, а также славу своих подвигов прекраснейшей из принцесс и королев.

– Помнишь, рыцарь, недавно ты так возвышенно говорил о любви, я думаю, что не только твое сердце, но и все твои помыслы посвящены какой-нибудь знатной красавице.

– Чужеземец, рыцари не привыкли говорить о своих сердечных тайнах, – отвечал рыцарь, причем его лицо вспыхнуло ярким румянцем. – Довольно с тебя и одного только предположения о том, что моя душа и меч принадлежат благороднейшей и прекраснейшей женщине. Если ты хочешь послушать рассказы о нашей любви, посмотреть на наши турниры, то поезжай в стан крестоносцев, что я тебе уже предлагал; ты сможешь не только вволю налюбоваться этим зрелищем, но даже и сам принять в нем участие.