Галина Долгая - Шепот Черных песков

Плечо, укушенное верблюдом, ныло, рука беспомощно висела, глаза щипало от слез, от попавшего в них песка, при вдохе боль пробегала по ребрам с правого бока.

– Что мне теперь делать? – вопрошал Дамкум единственных своих слушателей. – Голос пропал, рука не работает, как петь, как держать бубен? Как я буду зарабатывать себе на жизнь? Что я еще могу? Что? Ни-че-го!

И он снова вытирал мокрый нос, склонял голову к коленям и качался из стороны в сторону, как плакальщица на похоронах. В таком состоянии его и нашли люди. Солнце уже высоко поднялось и грело, грело… Дамкума мучила жажда, в висках стучали молоточки, лицо горело, перед глазами плыли радужные пятна. Люди показались певцу демонами с грубыми неторопливыми голосами. Они что-то хотели от него, тыкали в грудь большими шершавыми ладонями, а потом, не добившись своего, окатили водой, и тогда Дамкум пришел в себя. Он увидел перед собой вовсе не морды демонов, а добродушные лица жителей города Белого Верблюда, и не шершавые ладони обитателей подземного мира приводили его в чувство, а обыкновенные рабочие руки пастухов и земледельцев, которые принесли воды в курдюке. Дамкум припал к его горлышку и пил, захлебываясь, едва успевая глотать воду. Она выплескивалась из курдюка, заливала раскрасневшееся лицо певца, смывая с него и слезы, и сопли, и горечь обиды.

– Спасибо, друзья, спасибо… – улыбаясь во весь рот, благодарил Дамкум и чувствовал себя счастливым в центре внимания, – я спою вам, дайте бубен, я вам спою свою самую длинную песню!

Дружный хохот остановил его порыв.

– Его поскорее надо в тень отнести, а то он не только споет, но и станцует.

– Ага, самый длинный танец!

Люди веселились, глядя на безумца, но в их веселье не было зла, они жалели странного, покрытого песком с ног до головы человека, зачем-то сидевшего под сухим кустом полыни в жару.

– Поднимай его!

Дамкума подхватили под руки, и он тут же взвыл от боли в плече и ребрах.

– Верблюд, верблюд укусил меня, ой, больно, и спина… – Дамкум опять заплакал.

– Что-то здесь неладно… надо отнести его в город, к Цураам…

– К Цураам! Несите меня к Цураам! Я хочу к Цураам! Пусть она попросит Энлиля, и он ниспошлет на это злобное отродье все беды, какие есть на земле. Чтоб ему никогда ни напиться, ни наесться, чтоб ему…

– Быстрее надо, долго он тут просидел…

– Да не так уж и сильно сейчас печет…

Люди удивлялись, поглядывая на плачущего мужчину, и, осторожно поддерживая, вели в город.

Пастухи свистнули своих собак, и те ловкими маневрами, забегая то с одного бока, то с другого, а то и подгоняя одну-единственную овцу, ушедшую от всех, собрали отару. Мальчишки продолжили свой путь, живо обсуждая утреннее приключение и по ходу подгоняя овец, чтобы до жары дойти до тополиной рощицы у еще журчащей протоки и спрятаться в тени от горячих лучей всевидящего Шамаша.

Удивительная вещь глина! Сырая, в руках человека она становится податливой, как легкомысленная блудница, но на солнце обретает твердость, сравнимую с убеждениями целомудренной девы. И, хотя глина, из которой люди сотворили свою посуду и дома, лишь названием подобна глине со дна подземного мирового океана Абзу [65] Речь о создании человека из глины, взятой по совету Эа его матерью Намму из мирового океана Абзу, из которой она слепила людей. Шумерский эпос. До нас дошел в сказании «Энки и Нинмах». , но и она дарована великими богами, и из нее умелые руки, подобные рукам матери властителя всех вод Эа, слепившей людей, создают совершенные формы.

Гончары Маргуша делают тончайшие, но вместе с тем прочные сосуды – ни один купец нигде не встречал похожих. Есть среди тех сосудов огромные, предназначенные для хранения зерна, и миниатюрные с длинными изящными носиками, из которых жрецы пьют хаому.

Создания богов живут куда меньше, чем то, что сотворено людьми. Умирая, люди отдают свое тело земле. «Глина» Абзу размягчается в могилах, растекается и превращается в прах, таким образом возвращаясь в свою стихию. Глина, дарованная людям для их нужд, куда прочнее той, из чего сделаны их тела, и потому люди сами возвращают ее, совершая особый ритуал. Они разбивают сосуды до черепков и оставляют их на открытом месте, дабы великие боги видели, что человек не мнит себя выше их по мастерству, а смиренно приносит в жертву не только дарованных для пищи животных, растения и хаому, но и то, что создано его руками по примеру Аннунаков.

Но не только посуду научились люди делать из глины. Не менее удивительны дома, сложенные из глиняных кирпичей. Даже не обожженные, а просто высушенные на солнце, они прочны, а за глиняными стенами и в самый жаркий день прохладно, почти как у реки.

Потому летом те, кто не трудился на полях, не пас скот, не искал дрова для очагов, прятались от нещадно палящего солнца за глиняными стенами домов.

Кудим примостился под окном в одной из комнат дома матери. Свет дня вливался через узкий проем в стене из-под самого потолка. Плоская крыша, сложенная из стеблей камыша и обмазанная хорошим слоем глины, снаружи чуть нависала над стеной, и потому солнечные лучи будто вползали в комнату, и вместе с ними легкое облачко пыли, заметное только в свете.

Кудим разложил на освещенной нише инструменты и камни. Последние на вид казались простыми кусками породы, и не каждый мог распознать в них драгоценные заготовки сердолика, лазурита или бирюзы.

Ювелир взял в руки небольшой бирюзовый камушек. Нежно-зеленый, он был похож на еще не созревшую виноградинку. Кудим поднял руку с зажатым в пальцах камнем, рассмотрел его на свету и отложил в сторону. Мысль творца захватила воображение, и мастер, перебирая свои сокровища, остановился на крошечном золотом слитке. Что можно сделать с ним?.. Бусинку?.. Сердцевинку цветка?..

Но не успел Кудим додумать свою мысль: матерчатый полог, закрывающий вход, приподнялся, и вместе с жаром внутрь влетел чудный голос, напоминающий трели пичуги ранним утром.

– Цураам! Пришла я…

Кудим опустил руки. Перед ним, гордо вскинув головку, стояла прекрасная молодая женщина. От нее исходил дурманящий аромат ценных и редких благовоний, усиленный горячим воздухом. Кудим вдыхал запахи неизвестных ему цветов – сладких, волнующих, и погружался в туман. Тот же голос, но с изменившимися нотками, вывел мастера из полузабытья:

– Я – Камиум, жрица Маргуша! – каждый слог ложился отпечатком в голове Кудима. – Кто ты? Где Цураам?

– Я… я – Кудим, сын Цураам…

– Сын?..

Камиум опешила.

– Какой сын?.. Я не знаю тебя…

Разговаривая, Кудим собрался с мыслями, обрел ясность ума. Он видел много красивых молодых женщин, но ни одна из них не могла сравниться с незнакомкой, даже имя которой звучало, как песня: Камиум… Ка-ми-ум…