Галина Долгая - Шепот Черных песков

– Что ж, даю тебе сроку до праздника урожая! Посмотрим, на что ты способен, ювелир!

Камиум горделиво удалилась, а Кудим остался стоять посреди комнаты, взволнованный и растерянный. В соседней комнате вздохнула Цураам. Сын заглянул к ней, но не стал беспокоить: мать спала или витала в чертогах богов. Снаружи послышались крики. Прибыл гонец от царя. Кудим догадался, что он принес весть прекрасной жрице. Выбежав за ней, он увидел только паланкин, мерно покачивающийся на мощных плечах носильщиков. Подождав, когда они выйдут со двора, Кудим последовал за ними. Озорство мальчишки вело его, и, когда паланкин вынесли за ворота города, Кудим взобрался на сторожевую башню, немало удивив этим стражников, и оттуда наблюдал за тем, как издали, оставляя за собой клубы пыли, приближается царская конница, а навстречу ей бегут носильщики с паланкином. Встретившись у сухой протоки Мургаба, жрица и царь сели в повозку, запряженную верблюдом. Четыре деревянных колеса поблескивали на солнце бронзовыми окантовками. Повозкой управлял один воин, сидящий на горбатой спине верблюда, а царь со жрицей устроились в мягких подушках, облокотившись на высокие спинки сзади повозки. Кудим не мог рассмотреть лица жрицы, но он явственно представил, как горячий ветер обдувает его, как покрывало ложится на прелестную головку и скрывает под изысканной тканью сияющие глаза, зовущие губки, как царь сжимает в своей ладони длинные тонкие пальчики жрицы…

Царский эскорт умчался к Маргушу. Облако пыли еще летало над такыром, постепенно опадая и ложась на дорогу. Восторженное настроение Кудима спало, как та пыль, и он, мрачный от дум, поплелся к другу.

Дамкум, примостившись в тени у забора, напевал грустную песню о безответной любви к красавице. Бубен лежал в стороне. Тихий голос певца звучал не громче жужжания мух, и он смолк, когда ювелир присел рядом.

– Прости, друг Кудим, но не получается у меня сегодня веселая песня, – посетовал Дамкум, думая о своем.

– Не до песен мне, – покусывая губу, ответил Кудим.

Дамкум удивился. Только летал от счастья, и вдруг такой грустный.

– Что случилось, твоя красавица отвергла тебя? – догадался он.

– Да не моя она красавица. Царю принадлежит! Куда мне до царя…

– А! – усмехнулся Дамкум. – Это ты о той жрице мечтал. Я спросил у людей. Заносчива она, горда. А сюда приезжает к Цураам. Она ее наставница.

На язык лезли непристойные слова, но Дамкум сжал его за зубами. Не хватало еще оскорбить провидицу! Но чему можно наставлять жрицу любви?! Как ублажать царя, следуя за примером покровительницы блудниц Иштар? Дамкум скосил глаза на Кудима. Он сидел смурной и чертил палочкой по глине.

– Мы с тобой как родные братья! – вдруг рассмеялся он. – Вот тебе грустно и что ты делаешь? Чертишь! Новое украшение придумываешь! И я, когда невеселые думы лезут в голову, придумываю песни, только тоже невеселые. Но… какая разница? Наши дела – есть воплощение наших дум! А, друг Кудим?

Кудим тоже усмехнулся.

– Выходит, что так.

– А раз так, зачем нам грустить? Женщины, друг мой Кудим, созданы, чтобы пробуждать в нас творческую мысль! А любовь… плюнь ты на нее. Зачем сердце травить, коли нет той любви? Давай лучше поговорим о другом.

– О чем же?

– Так, хотя бы о… о муле, которого ты мне обещал!

Дамкум так хитро вернулся к их последнему разговору и так искренне улыбался, что Кудим тоже повеселел. Да и прав друг – зачем сердце травить несбыточными мечтами?..

– А что, ты уже собрался в дорогу, друг Дамкум?

– Соберусь, если будет, что собирать, – снова схитрил певец. – Узнал я, что скоро караван будет возвращаться из города-храма, пришел он с запада, значит, дальше пойдет на восток, может быть, и до Хараппы! А ведь я до встречи с тобой как раз туда шел!

Кудим слушал друга, и новая волна грусти накрыла его. И, если недавно он грустил по призрачной любви, то сейчас вдруг понял, что этот неунывающий певец, доставивший немало хлопот за все время их дружбы, стал ему особенно дорог. Дамкум тоже ощущал в сердце тоску. Оно просто разрывалось на части! Одна часть тосковала по дороге и свободе, которую дарит она; другая часть уже жалела о том, что самый лучший за все время жизни друг останется здесь.

– Кудим… а не пойти ли нам вместе, как раньше? – зная ответ заранее, Дамкум все же спросил.

– Не могу я, друг Дамкум, но, поверь, мое сердце рвется за тобой! – они сцепили руки и смотрели в глаза друг другу, словно уже сейчас, прямо в этот момент прощались навсегда. – Кудим опомнился. – Да что мы с тобой прощаемся? Успеем еще! Пойдем-ка лучше мула тебе подбирать!

Несмотря на то, что спина Дамкума еще побаливала, он вскочил на ноги довольно-таки резво.

– Пойдем! А знаешь, что ты пропустил, пока бегал за жрицей? – казалось, в этот день Дамкум решил отыграться на своем друге за все время, пока он болел и не имел возможности шутить и удивлять своими хитрыми вопросами.

– Что еще? – шутливо возвысив голос, подыграл другу Кудим.

– О! Это событие всполошило все ваше племя куда сильнее, чем приезд наложницы царя! – тянул Дамкум, семеня рядом с другом и искоса поглядывая на него.

– Не тяни! А то уйду! – пригрозил Кудим.

– Вот всегда ты так! Чуть что, так сразу угрожаешь! – Дамкум демонстративно отвернулся.

– Да ладно, ладно, совсем уже заинтриговал, говори, что такого важного случилось в нашем племени без моего ведома?

Певец остановился. Дождался, пока друг тоже остановится и обернется, и тогда всплеснул руками, улыбаясь во весь рот.

– Белый верблюжонок у вас родился!

– Белый?! Ты не врешь?

– Когда я врал, друг Кудим? Мальчишки бегали по улицам и кричали во все горло. Только ленивый еще не ходил в стойло на дворе твоего брата.

– И ты не ходил? – усмехнулся Кудим.

– Так я тебя ждал!

Балагуря, они вошли на хозяйственный двор вождя, куда в свой первый день влез Кудим. В углу двора, отделенная от остальных животных, стояла верблюдица. Маленький, ростом до ее брюха, верблюжонок, с нежным, как пух птенчика, мехом, тыкался в вымя, ища подвижными мягкими губами сосок. Верблюдица испуганно поглядывала на людей, окруживших ее стойло. Но люди улыбались, кто-то даже прослезился, вспомнив старого вождя.

– Не дождался Алик Пани белого верблюжонка, не дождался…

– Да ладно тебе, думаешь, он там не знает, что у нас тут делается? Знает! А я вот что тебе скажу – это Цураам сняла свое проклятие с Белого Верблюда. Сын вернулся, она и простила.

– Кого?

– Кого?! Персауха простила и его верблюда! А кого еще?!

Кудим протиснулся ближе к стойлу. Он впервые видел такое чудо. И хотя у всех новорожденных верблюжат очень светлый мех, цвета сухого песка или взбитого масла, у этого мех был белым, как пух камыша, как молочная пена…