Рафаэль Сабатини - Скарамуш. Возвращение Скарамуша (сборник)

Когда приземистый, неопрятный, вызывавший неприязнь Симон закончил свое выступление, Лавиконтри, желая повлиять на мнение коллег по комитету, рассмеялся.

– Честное слово, гражданин, если это все, что ты имел сообщить, лучше бы ты сначала убедился, что эти люди не покупали в лавке товар.

Симон насупился. Его маленькие крысиные глазки-бусинки вспыхнули злобой.

– Это не тот вопрос, к которому можно отнестись легкомысленно. Я прошу вас всех не забывать, граждане, что названный бакалейщик время от времени патрулирует Тампль, а Мишони регулярно несет там охрану. Неужели это не наводит вас ни на какие мысли?

– Тогда их знакомство естественно, – заметил Сенар.

– Ага! А с де Бацем? С этим иностранным агентом? Что они делали в закрытой лавке вместе с де Бацем и вторым субъектом – его неизменным спутником?

– Откуда ты знаешь, что де Бац – иностранный агент? – спросил кто-то из членов комитета.

– Таковы сведения, которые я получил.

Лавиконтри развил вопрос коллеги:

– А где доказательства, которыми можно подкрепить столь серьезное обвинение?

– Разве можно предположить, что ci-devant аристократ, ci-devant барон приехал в Париж по какому-то другому делу?

– В Париже довольно много ci-devants, гражданин Симон, – вмешался Сенар. – Ты считаешь, что все они – иностранные агенты? Если нет, то почему же ты выделил среди них именно гражданина де Баца?

У Симона чуть пена изо рта не пошла от злости.

– Потому что он стакнулся с сержантом, который состоит в охране Тампля, и с капитаном Национальной гвардии, который должен нести там сегодня караул. Пресвятой Боже! Вы все еще не видите в этом ничего подозрительного?

Вероятно, Лавиконтри в конце концов отмахнулся бы от назойливого доносчика и отослал его прочь. Но один из членов комитета занял другую позицию. Он решил, что следует немедленно послать за Мишони и задать ему несколько вопросов. Другие согласились, и Лавиконтри не осмелился возражать.

В результате в начале двенадцатого ночи раздувшийся от важности гражданин Симон в сопровождении полудюжины сотоварищей из своей секции, готовый в случае необходимости превысить свои полномочия и действовать на собственный страх и риск, постучал в ворота Тампля. Он показал ордер, выданный ему Комитетом общественной безопасности, и сразу же поднялся в башню, в комнату королевы, дабы убедиться, что там все в порядке.

Он молча оглядел трех бледных дам в черном, занимавших это безрадостное помещение, и спавшего на низкой кроватке мальчика, по прежнему закону – нынешнего короля Франции. Потом сапожник обратил внимание на Мишони. Он показал приказ, который предписывал сержанту временно передать свои обязанности предъявителю этой бумаги, а самому безотлагательно предстать перед Комитетом общественной безопасности, собравшимся специально, чтобы его выслушать.

Мишони, долговязый нескладный парень, не сумел скрыть испуга. На его открытом добродушном лице отразилась мучительная тревога. Он немедленно пришел к заключению, что заговорщиков предали. Но опасность, нависшая над его собственной жизнью, беспокоила Мишони меньше, чем мысль о жестоком разочаровании, которое постигло высокородных дам, на чью долю и так выпало столько тяжких испытаний. Крах надежды на их освобождение, казавшееся таким близким, сержант воспринял как утонченную жестокость судьбы. Тревожила его и участь де Баца, который, возможно, в эту самую минуту прямиком направлялся в ловушку, откуда невозможно было выбраться. Он гадал, как ему предупредить барона, но Симон, буравивший Мишони своими близко посаженными глазами-бусинками, положил конец мучительным поискам выхода. Он сообщил сержанту, что отправит его под стражей в Комитет общественной безопасности.

– Значит, это арест? – вскричал испуганный Мишони. – В вашем приказе ничего такого не сказано.

– Не арест, – ответил Симон, сдержанно улыбаясь. – Простая предосторожность.

Мишони позволил себе выказать гнев:

– И на каком же основании?

– На основании моего здравого смысла. Можешь потребовать, чтобы я отчитался в своих действиях перед комитетом.

И вот Мишони, подавляя ярость и страх, в сопровождении двух муниципальных офицеров покинул Тампль, а Симон остался исполнять его обязанности по охране узников.

Прочим охранникам, уже предвкушавшим беспечную ночь за карточной игрой, к которой их приохотил Мишони, было велено занять свои посты на лестнице и у дверей заключенных, чего давно уже никто не делал, поскольку такая предосторожность казалась излишней.

Когда за несколько минут до полуночи прибыл лжепатруль, старательный Симон находился в тюремном дворе.

Двенадцать солдат во главе с лейтенантом вступили в ворота тюрьмы. За ними по пятам быстрым шагом вошел человек в неприметном гражданском платье. Его лицо скрывала тень широкополой шляпы.

Часовой окликнул неизвестного, и тот предъявил ему какой-то документ. Читать часовой не умел, но официальное происхождение бумаги не вызывало сомнений, да и круглая печать Конвента была ему знакома.

Неизвестно, чем бы все кончилось, если бы вперед не вылез Симон в сопровождении своего охранника из патриотов, которому он на случай предполагаемой измены Корти приказал держаться поближе.

– Кто это? – вопросил упивавшийся своей значительностью сапожник.

Незнакомец с ладной сухощавой фигурой стоял перед ним неподвижно и, судя по всему, отвечать не собирался. Часовой вручил Симону бумагу и поднял фонарь.

Документ оказался приказом Комитета общественной безопасности и предписывал гражданину Дюмону, практикующему врачу, посетить в Тампле дофина и немедленно доложить Комитету о состоянии здоровья узника.

Симон внимательно перечитал приказ и убедился, что в нем все в порядке – печать и подпись стояли в надлежащих местах. Но сапожника это никоим образом не удовлетворило. Подобно всем ничтожествам, внезапно дорвавшимся до власти, он склонен был проявлять чрезмерную дотошность там, где простой чиновник ограничился бы соблюдением формальностей; он счел странным, что комитет не проинформировал его о существовании этого приказа.

– Неподходящее время для подобного визита, – прорычал он недоверчиво, возвращая бумагу владельцу.

– Я должен был прийти несколько часов назад, – без промедления ответил тот, – но у меня хватает и других пациентов, не менее важных, чем это отродье Капета. [225]А доклад должен быть представлен к завтрашнему утру.

– Странно! Чертовски странно, – пробормотал Симон. Он взял из рук часового фонарь и поднес к лицу незнакомца, скрытому тенью полей черной шляпы. Вглядевшись в черты врача, сапожник отпрянул.

– Де Бац! – вскричал он и, грязно выругавшись, приказал: – Арестовать этого человека! – И сам ринулся на лжедоктора.