Дмитрий Агалаков - Принцесса крови

— Гори в аду, Оксфорд! — услышал Карл Орлеанский выкрик кавалера де Буа-Бурдона, когда его меч, зажатый в богатырской руке, ударил противника в упор. Меч командира левого фланга, — еще полчаса назад многолюдного, устрашающего и мощного, от которого теперь мало что осталось, — пробил не только кирасу — он пронзил противника насквозь; окровавленный наконечник французского меча вышел из спины сраженного графа Оксфорда. И стоило Луи де Буа-Бурдону рывком, не без усилий, вытащить свой меч, как граф Оксфорд рухнул с коня.

Больше наблюдать за подвигами кавалера де Буа-Бурдона у Карла Орлеанского времени не было…

Все что он успел, это подняться, крепко встать на ноги и, выставив руку с мечом вперед, угрожать стальным жалом противнику. Его окружали четверо лучников и два ратника с копьями. Стоило французам ворваться за палисад, огромные луки стали неповоротливы и превратились в обузу. Нужно было отбивать удары. Лучники вооружились боевыми топорами с длинными рукоятями. Копейщики тоже хорошо знали свое дело в ближнем бою. Они, как правило, оставляли свои щиты, крепко сжимая обеими руками древка копий, длинные и широкие стальные наконечники которых были у основания снабжены острыми крючьями и всевозможными шипами на все случаи жизни. Так врага не проткнешь, зато зацепишь, стащишь с коня.

— Бросай меч, француз! — выкрикнул один из копейщиков. — Сдавайся!

Конец его копья был обагрен кровью. Французской кровью. За спиной, слева и справа, впереди — везде шел бой. Везде звенели клинки. Взрывались проклятиями голоса бьющихся не на жизнь, а на смерть людей. Резали слух крики раненых. Карл Орлеанский едва справлялся с яростью, которая обуревала его.

— Подходи ближе! — в ответ английскому ратнику выкрикнул молодой герцог. — Я выпущу тебе кишки! Подлая английская тварь!

Англичане не торопились — они все теснее окружали его.

— Это я одену тебя на копье, как кусок мяса! — подбадривал себя все тот же наступающий на него копейщик. — Тебя ждет ад, проклятый француз!

Как правило, сходившиеся в битве воины, несмотря на то, простой он воин, капитан или благородный принц, всегда подогревали себя проклятиями, направленными в сторону врага. Это был ритуал — часть воинской эпопеи, в которой кто-то должен был погибнуть.

— Сейчас ты сдохнешь! — выкрикнул второй копейщик, целясь пикой на герцога. — Говорю тебе это я, Джон из Корнуолла!

— Это мы посмотрим, отребье из Корнуолла! — мрачно откликнулся герцог. — Подлая дрянь…

Карлу Орлеанскому приходилось оглядываться — лучники с топорами подступали, и уже тянулись к нему зазубренные наконечники копий. Джон из Корнуолла сделал выпад, но ударом меча Карл отсек часть копья, ухватился за обрубленное древко, рванул копейщика на себя и пронзил его, одетого в легкий доспех, мечом. Корнуолец вобрал в себя воздух и уставился на противника. Копейщик, устроивший перепалку, попытался ударить герцога, но всадил оружие в своего же товарища, которым молодой герцог своевременно заслонил себя. Разом обернувшись, Карл Орлеанский увернулся от удара топора и вонзил меч в живот не слишком расторопному лучнику. А следующим ударом, перехватив меч обеими руками, отсек по локти обе руки и второму виллану, замахнувшемуся на него топором. Искалеченный англичанин, захлебнувшись болью, сжал обрубки; истошно крича, истекая кровью, он повалился на тела погибших, забился ногами в грязи… Когда же копейщик, выдернув свое оружие из тела убитого товарища, попытался вновь нанести прямой удар, молодой герцог ухватил наконечник копья, также рванул противника на себя и, достав врага, вонзил конец меча ему в горло.

Двое опешивших лучников отступили… Рыцаря легко сбить с коня английской стрелой, коль руки у лучника сильны и глаз точен, прошить, как иглой — кожу, его доспех. Но если оставить рыцарю его меч и выйти на него с тем же оружием, быть беде. Ведь меч для рыцаря — продолжение его руки, сердца, разума бойца, самой его воинственной породы. Меч для рыцаря — его жизнь, честь и слава…

Несколько мгновений было дано Карлу Орлеанскому, чтобы оглядеться. Чудом оставшийся в седле де Буа-Бурдон отбивался от пяти, а то и шести английских рыцарей. Конь под уже немолодым, но сильным и выносливым командиром фланга, вертелся юлой. Лучники не могли помочь своим рыцарям, лошади затоптали бы их. Карл Орлеанский видел только, как длинный меч де Буа-Бурдона, воистину — молния, разил своих врагов налево и направо. В ста шагах, через битву, пролетел мимо них конный отряд англичан, выследив крупную добычу. Карл Орлеанский успел разглядеть королевский штандарт Генриха Пятого и самого короля в пурпурно-алом плаще, окруженного своими рыцарями. Такие же схватки шли повсюду — по всем четырем сторонам света. Лязг оружия, истошные крики, вырывающаяся из разорванных жил человеческая кровь…

На помощь двум вилланам спешили трое лучников с топорами и рыцарь с большим конусообразным щитом. Двое из лучников издалека метнули свое оружие: первый топор вскользь задел шлем герцога, от другого Карл Орлеанский увернуться не сумел. Топор тяжело ударил в середину кирасы, и молодому герцогу, которого качнуло назад, резко обожгло грудь. Топор так и торчал из брони Карла Орлеанского, когда на него бросились двое осмелевших лучников. Они думали, что юный вепрь, на которого они так смело пошли, смертельно ранен, но не тут было! Карл Орлеанский вырвал из кирасы топор, перехватил его за рукоять. Лучник нанес удар сбоку, но два топора в руках врагов пересеклись, а меч тут же, точно вертел, прошил виллана насквозь. Карл отступил, желая уйти от удара второго лучника, но оступился и упал на несколько лежавших за его спиной трупов. Это помогло ему — он воткнул меч точно в мошонку нападавшему виллану. Его смелость и ловкость поразили противника; к нему торопился один только рыцарь, вооруженный мечом и щитом. А вилланы уже поднимали с земли луки и шарили глазами в поисках уцелевших стрел.

Оступившийся победитель поднялся вовремя. Его доспехи были прочны и легки одновременно. Молодой герцог был одним из самых богатых людей французского королевства. Лучшие кузнецы-оружейники Орлеана по заказу города ковали их для своего сюзерена. Помимо хорошей школы боя, которую ему давали лучшие фехтовальщики королевства, включая его отца, это было тоже немалым преимуществом! Меч Карла Орлеанского был длиннее, чем меч наступавшего англичанина. Ему было легко держать на дистанции своего врага. И пока он еще не избавился от топора. Отбив очередной удар меча, он изловчился и нанес ответный — топором — в шлем противнику. Рыцаря повело. Еще один удар топором сбил того с ног. Карл Орлеанский не видел никого и ничего. Придавив врага ногой к земле, он за несколько секунд превратил забрало англичанина в железное месиво, откуда наплывала кровь. И только тогда осознал всю опасность положения — лучники успели вооружиться. Отбросив топор, молодой герцог отсек руку упавшего навзничь противника, выбросил обрубок и схватил щит. Все это он проделал как раз в то самое время, когда две английских стрелы дрожали в натянутой тетиве. Третий лучник, вооруженный топором, ждал минуты, чтобы добить противника. Обе стрелы ударили в щит, пробили его, наконечник одной из них уперся Карлу Орлеанскому в распоротую топором кирасу… На этот раз его руке не повезло. Вторая стрела прошила ее насквозь, пробив и наручи, и кольчугу под ними. Молодой герцог не сразу почувствовал эту боль. Главное, кость его руки была цела, потому что он отразил удар топора тем же щитом, и привычным колющим ударом поразил напавшего на него виллана. Перешагнул через него и двинулся на двух лучников. Первый сразу же отбросил лук и рванул назад, второй отыскал на земле стрелу и теперь натягивал тетиву.