Дмитрий Агалаков - Принцесса крови

— Я герцог Барский! — хрипло проговорил тот. — Я родственник французского короля! Скажи об этом своему командиру, англичанин! Моя семья заплатит тебе столько, сколько ты захочешь!..

Глаза рыцаря были широко открыты. Тяжело раненный, он едва мог пошевелиться. Три стрелы пробили ему оба плеча. Еще одна вошла в локоть и вышла снаружи. Колено рыжебородого Джека прижимало рыцаря к земле, вдавливало в грязь.

— Англичанин, ты станешь богатым! Я не хочу погибнуть так…

Рыжебородый Джек уже держал широкий нож над поверженным французским рыцарем. Английские лучники, простые крестьяне, боялись ослушаться своего короля. Генрих мог и вельможу не пожалеть, а виллана — и тем паче. Не успел он оттащить его к палаткам, сам виноват. Даже злость разобрала английского лучника, что все сложилось так. А вот оттащил бы к палаткам, и резать бы не пришлось!

— Хотите, милорд, не хотите, а наше дело — слушать короля! — глядя в глаза раненому рыцарю, зло усмехнулся он. — Небось, душу Богу отдавать не хочется, а француз?

— Я прошу тебя, — умолял его молодой воин. — Я не сбегу, слово рыцаря. Я останусь тут, на этом поле. Я дождусь тебя…

— Верно, никуда не сбежишь, — занося нож, еще более зло огрызнулся рыжебородый Джек, — тут и останешься. Только вот я не вернусь!

— Прошу, англичанин! — выкрикнул француз, но это были его последние слова.

Рыжебородый Джек, на выдохе, ударил широким лезвием точно в шею воина — под самый подбородок, где не было брони; кровь из артерии брызнула вверх, окатив лицо лучника; рыцарь захрипел, забился в конвульсиях, насколько ему позволяли доспехи и полученные в бою раны. Но рыжебородый Джек только утерся широкой конопатой ладонью и рассмеялся.

— Как свинью! Как свинью подрезал. — Он оглянулся на палисад. — Где ж мне теперь лук мой искать? Вот незадача…

Умерщвляя и бросая добычу, какой бы дорогой она ни была, лучники и ратники отступали за палисад, за те участки, где он еще сохранился. Вторая волна французской пехоты была уже в пятидесяти шагах. Лучники подбирали оружие, свое ли, чужое — неважно, пробовали тетиву, лихорадочно собирали стрелы.

А французы уже шагали по трупам своих соотечественников, которых свалил первый град английских стрел; пересекали это страшное кладбище, еще местами живое, где убитые и раненые лошади, поверженные рыцари и простые ратники представляли собой горы окровавленного мяса, иссеченного и порубленного металла.

Вперед вышли французские арбалетчики, их стрелы положили около сотни не самых расторопных англичан, но вскоре лучники выглянули из-за палисада и ударили в первые ряды французов. Под их стрелами вторая линия потеряла половину своих людей, но оставшаяся половина ожесточенно бросилась через разрушенный палисад и, истребляя англичан, стала теснить их к лагерю.

Вот тогда все и увидели над английским станом пламя и черный дым. Это горели наспех построенные и теперь политые смолой бараки англичан. Но не предательская рука пошла на это злодеяние — десятью минутами раньше сам король Англии приказал своим офицерам поджечь все строения в тылу. Многие из них не поверили своим ушам. Бараки были набиты пленными французскими рыцарями. Ранеными и здоровыми, но оглушенными, придавленными лошадьми, на время ставшими беспомощными, а потому изловленными, теперь же — скрученными по рукам и ногам.

— Вы не поняли приказа? — рявкнул король. — Исполнять!

Офицеры немедленно передали приказ сержантам. Солдаты арьергарда засуетились. Двери бараков были подперты бревнами.

Король Генрих Пятый смотрел, как его солдаты поливают смолой нехитрые постройки, сбитые не так давно из срубленных в окрестностях Азенкура деревьев, как разгорается пламя. И как английские рыцари из арьергарда, прикрывавшие со своими отрядами лагерь, смотрят на этот костер. Он видел некоторых своих рыцарей, снявших шлемы, оставивших на головах только стальные сетки, и злился еще больше. Фронт приблизился. Оставлять за спиной лучших французских бойцов, попавших в плен по глупости своей и своих командиров, он не решился. Зачем было рисковать победой? Французы, в случае их проникновения в лагерь, могли освободить товарищей.

Судьба пленных была решена в считанные минуты.

Граф Солсбери и другие рыцари, с окровавленными мечами, тупо смотрели, как полыхают деревянные постройки, еще недавно укрывавшие их от многодневного дождя, слушали, как крики и вопли погибающих разносятся по всей округе, заглушая продолжавшуюся резню.

— Господи, — прошептал граф. — Господи всемогущий…

Рядом с ним, храпя, встала на дыбы закованная в броню лошадь, опустилась, разбив копытами грязь вокруг себя. Весь залитый кровью врагов, рыцарь поднял забрало. Это был герцог Кларенс. Сейчас он походил на бога войны, на беспощадного Марса, наполненного огнем битвы, утолявшего главную и единственную свою жажду — неистребимую жажду! — кровавой расправы.

— Что, граф, — кивнул он в сторону пылающих бараков, — такая тактика оправдывает себя на поле боя?

Солсбери не ответил ему. Кларенс зло усмехнулся, опустил забрало и, пришпорив коня, помчался туда, где французы еще оказывали мало-мальски достойное сопротивление.

Гибнущие пленные, связанные, задыхаясь от гари, сгорая заживо в бараках, в плену раскаленного металла собственных доспехов, звали на помощь. Но оставшимся от второй линии французам, так и не сумевшим пробиться к своим, под напором собравшихся англичан пришлось отступить. Отбиваясь, они минули частокол и уже вновь были в поле, когда Генрих Пятый, нарушив свое же правило, отдал приказ беспощадно преследовать врага. Английская конница, хоть и поредевшая, но теперь едва ли уступавшая французской (истребленной на три четверти) по численности, бросилась за пешими — арбалетчиками, копейщиками и спешенными рыцарями — чье отступление теперь походило скорее на бегство.

— Пленных не брать! — вновь ревел английский король своим рыцарям и солдатам. — Шкуру живьем спущу с каждого, кто будет охотиться за дворянами! Никому не будет пощады!

Англичане, особенно простолюдины, из которых по большей степени и состояло войско Генриха Пятого, верили: король, заживо спаливший своих пленников, тем более — аристократов, с ними церемониться не будет. Живьем шкуру спустит — точно. А как ни крути, жизнь будет поважнее выкупа.

И потому пленных они не брали. Третья линия французского войска так и не решилась вступить в бой. Гибель коннетабля, большинства полководцев и половины армии за какие-то полтора часа боя парализовала воинов убитого Карла д, Альбре. На виду у третьей линии французов, теперь ожидавшей исхода позорной битвы, англичане перебили почти всю вторую линию французского войска. Конным английским рыцарям, преследовавшим врага по пятам, помогали лучники и копейщики — они беспощадно, топорами и пиками, добивали тех, кто был на земле. Клочья мяса, точно на скотобойне, разлетались на любом крохотном пятачке поливаемого дождем поля. Кровь текла по мечам и топорам идущих вслед за французами англичан.