Дмитрий Агалаков - Принцесса крови

— Чтобы не мучился, бедняга! — громко сказал он. И тут же не вытерпел, восхищенный размерами волка, его недавней силой, воскликнул: — Хорош зверь!

Эту сцену наблюдали два француза. Два героя. И два пленника. Они тоже были охотниками; вооруженные луками и ножами, они также пускали коней в галоп за добычей. Только по чужой земле — ненавистной им. От реплики молодого англичанина сердце первого из них больно сжалось, дух перехватило. Но он, как и умирающий волк, не выдал своих чувств. Правда, в отличие от сраженного зверя не выдал он и лютой ненависти к победителю. Обоих французов взяли в плен под Азенкуром, вытащили из-под груды мертвых тел. Рыцарей выходили, подлечили, поставили на ноги. Их стерегли как зеницу ока, ведь они оба были баснословно дороги — и стоили они не только денег! Первым из этих рыцарей был Карл Орлеанский, уже пять лет пребывавший в плену. Принц королевского дома оказался заложником не столько колоссального выкупа, сколько политических интриг, и ему был заказан путь назад, хотя он не хотел верить в это. Первые месяцы после Азенкура он сидел в Тауэре, но потом, под честное слово, его выпустили на волю. Если волей можно было считать жизнь при дворе короля Генриха Пятого под неусыпным надзором двух англичан — графа Суффолка и лорда Уотертона. Еще в первые дни плена благородный Карл Орлеанский поклялся, что останется в Англии до тех пор, пока последний французский рыцарь не будет выкуплен своей родиной. Суффолк и Уотертон сочувствовали пленнику королевской крови. Не так давно Карл овдовел — во Франции умерла его жена Бонна Арманьяк, дочь коннетабля Бернара Арманьяка, убитого Жаном Бесстрашным. Карл Орлеанский, унаследовавший мужественность и чувственную внешность от отца Людовика и утонченность — далеко не свойственную его веку! — от матери Валентины Висконти, слыл любимчиком всех английских аристократок. Тем более что его поэтический талант расцветал с каждым годом — принц крови становился одним из самых ярких стихотворцев своего времени! На берегах Англии он охотился, заводил любовниц, сюда стали перевозить его научную библиотеку, в которой он, истинный эрудит, так нуждался. Из Англии он управлял империей Орлеанов — то и дело к нему приезжал Жак де Буше, первый казначей города Орлеана и всей провинции. Вся надежда Карла была на сводного брата — Бастарда, единственного представителя их династии, оставшегося на свободе. Герцог Ангулемский, брат Карла, также пребывал в Англии, а принц де Вертю недавно умер. Но боль от бездействия не отпускала сердце рыцаря-поэта ни на минуту. И теперь, глядя на убитого английской стрелой волка, в пылу охоты названного молодым Скейлзом «французом», Карл Орлеанский едва сдерживал себя. Ведь именно так погибали пять лет назад французские рыцари, которых сбивали стрелами с лошадей английские крестьяне и, как скот, приканчивали ножами в осенней грязи.

Когда охотники увлеклись следующим волком, Карла Орлеанского окликнули:

— Герцог! Монсеньер…

Он встретился взглядом со вторым французом — свидетелем сцены с волком. Француз, одетый в черное, под теплым черным плащом, с серьгой в ухе, неотрывно смотрел на него. Но Карл не сразу узнал своего сверстника — его лицо было страшно изуродовано.

— Граф… — с неожиданным для себя волнением проговорил он.

— Вы узнали меня, — подъезжая к герцогу, кивнул ему всадник в заломленном набок черном берете. — Это хорошо. — Он усмехнулся, и его усмешка неприятно уколола Карла Орлеанского. — Теперь даже слуги за спиной называют меня лягушкой. Один поплатился жизнью — я свернул ему шею.

Сталь по-разному обезображивает лица рыцарям, многие с юности и до самой смерти носят уродливые шрамы. Этому, сохранив губы, сталь рассекла рот — от уха до уха. Он и впрямь походил на лягушку.

— Я слышал, граф, что вы остались живы, и мы — собратья по несчастью, — кивнул Карл Орлеанский.

Перед французским принцем был второй сын герцога Бретани — Артюр де Ришмон, его соратник по Азенкуру. Как и Карла Орлеанского, на том поле его вытащили из-под мертвых тел. Топор английского лучника глубоко вошел в его забрало — Артюра опознали по гербу на доспехах. Его плен оказался легким. Мать Артюра, Жанна Наваррская, была вторым браком замужем за королем Англии — Генрихом Четвертым Ланкастером, тем самым, что умер от проказы. Все пять лет Артюр жил в ее замке и все пять лет искал выхода из безвыходной ситуации — он тоже оказался не столько заложником выкупа, как большой политики…

Карл Орлеанский и Артюр де Ришмон направили своих коней в сторону от охотников.

— Господа французы! — окликнули их сзади.

Рыцари обернулись. Это был улыбающийся герцог де Бофор, кардинал Винчестерский, дядя короля Генриха Пятого, самый искусный и коварный политик Англии. Он сидел на роскошном скакуне, в зеленых штанах и черном сюрко, под зеленым плащом, в медвежьей шапке с ушами, подбоченясь, и радушно улыбался молодым мужчинам.

— Далеко не уезжайте, охота в самом разгаре! Главный волчий выводок еще дожидается нас!

— Мы будем рядом, милорд, — откликнулся Карл Орлеанский. — Куда мы без вас!

— Два таких героя, как вы, опасный союз! — вслед им выкрикнул герцог де Бофор.

Он кивнул нескольким охотникам, что означало: «Присматривайте за ними!»

С эскортом, следовавшим по пятам, два охотника-француза двинулись на лошадях по полю.

— Чьим вы оказались пленником, граф? — спросил боевого товарища Карл Орлеанский.

— Герцога Кларенса, — усмехнулся лягушачьей улыбкой Артюр де Ришмон.

— А я самого Генриха Пятого, будь он неладен. Рыжий коротышка, который вытащил меня из-под спуда тел, едва не отрубил мне руку, чтобы снять перстни. Хорош бы я был теперь без правой руки! Его офицер подчинялся непосредственно королю. Так я оказался в обозе Генриха. Король подъехал ко мне на своем черном скакуне засвидетельствовать почтение, приказал дать мне вина и хлеба. Я едва мог есть. — Лицо Карла Орлеанского стало злым. — А потом добрых четверть часа говорил мне, что это сам Господь покарал нас, французов, за грехи перед Ним! Я спросил его: в чем же эти грехи? Генрих сказал, что престол Франции принадлежит ему. Поклонился и пришпорил коня.

— И все-таки за что-то Господь нас покарал, не так ли? — неожиданно заметил его спутник. И тут же добавил: — Я много размышлял об этом.

— Как это ни странно, я тоже, граф, — откликнулся Карл Орлеанский. — Мой казначей де Буше прислал мне скорбные известия. В Труа готовится договор, по которому Франция переходит Англии по наследству, как какая-нибудь провинция!

— Я знаю об этом, — сказал де Ришмон.

— Мерзавец Жан Бургундский, гори он теперь в аду после Монтеро, всю свою жизнь торговал владениями Орлеанов, когда хотел призвать на свою сторону англичан! Теперь тем же займется мой кузен Филипп, а я не властен ему помешать. Я схожу с ума от одной этой мысли…