Анатолий Коган - Замок братьев Сенарега

— Еще будет видно! — с упрямой усмешкою бросил Пьетро.

Амброджо остановился. Перед ним сидел иной человек — тонкий, крепкий, с упрямо выдвинутым костистым подбородком, с горбоносым профилем породистого хищника. Надгробия рыцарей в Генуе, надгробные статуи, простертые во храмах всей Италии, — вот где видел он такие лица. Еще вчера — кондотьер и пират, он останется таким до гроба, на котором возляжет в камне погребальной статуей.

— Ты мнишь себя уже. владетелем, Пьетро, — жестко сказал Амброджо. — Но все равно, как ни укрепись ты здесь, другой будет издали тянуть золотые нити, на коих тебе, на этом крае света, придется плясать. Для него и будешь ты, синьор брат, этот замок оборонять и крепить, и с татарином биться, и с приезжим гостем торг вести. И мертвое золото хранить.

— Почему мертвое? — справился Пьетро.

— Золото в сундуках мертво, — пояснил Амброджо, со значением подняв взор к потолку, — Чем больше его, тем мертвее.

— Мало стало своей доли? — спросил Пьетро.

— Золото в деле — сила, — был ответ. — Чем больше его — тем более силен человек. Пустим все в дело, брат, и Леричи станут для тебя дальней дачей, охотничьим твоим замком.

Пьетро безмолвствовал. Семьи в Генуе были большими, питомцы вырастали разными. Были в них прирожденные мечтатели, бродяги, забияки — воины, книжники, пьяницы, преступники, безумцы, набожные святоши. Но заправляли, решали, владели всем и всей умные, жадные и властные, самые живучие и сильные, способные видеть новую добычу для всех и хватать ее, и удерживать, — для всех, но прежде для себя. И распространять, и приумножать всеми путями влияние, богатство и власть большой генуэзской семьи — родной кассатты. И давать его толику каждому: пьянице — на выпивку, ученому — на книгу, святоше — на свечку, морскому же бродяге и хищнику, коль сулит то семейству прибыток, — и на целый корабль. Такими вот разными родились и они, трое братьев Сенарега. Но главный над этой ветвью все — таки — он, синьор старший брат.

— Ты все сказал, Амброджо?

— Остальное доскажет жизнь. — Средний из братьев с притворным смирением сложил на животе пухлые пальцы.

— Уповаю на то. Брат и друг, — Пьетро скрестил на груди длинные руки, — кто поймет меня лучше, чем ты! Брат и друг мой, ты один ведаешь, как тяжко было мне добыть, построить, укрепить то, что нынче у нас есть, — Пьетро повел плечами, очертив скупым, но емким движением Леричи с окрестностью. — Какие унижения претерпел от доброй, большой нашей семьи, от старого и безжалостного ее тирана. — Пьетро подбавил скорби в голосе. — На какие преступления пошел, дабы обрести сие и сохранить, хотя, бог свидетель, я не преступник в душе. — Пьетро с чувством возвел кверху очи. — Ты знаешь еще, брат мой, от чего для этого отказался, — от радостей любви, счастливой семейной жизни в родном городе, от наслаждений, приносимых искусством, книгами и многим другим, что ценим мы, получившие воспитание и образование, знающие толк во всем, что есть хорошего в этой жизни.

Амброджо внимал старшему, согласно кивая.

— Ты знаешь также: не греша в душе той гордынею, коей ты в пылу попрекнул меня, я не брезговал никогда делами, удостоившимися ныне твоей похвалы. Имел даже в них удачу. Правду сказать, уделял менее времени прекрасной игре ума; мне ведь, скромному купцу и воину, приходится чаще бывать и на торгу, где звенят невольничьи цепи, и в сражении, где сыплют искрами мечи.

Амброджо прилежно слушал, вопросительно взирая на брата: тот еще явно не все сказал.

— Вот почему, — продолжал старший, — не откажусь никогда от главного, чему узнал цену за сорок пять лет нелегкой жизни и горестных размышлений. Я не откажусь от взятого мною здесь во владение, укрепленного камнем и волей генуэзца клочка земли.

— Он еще не твой, — заметил Амброджо и поправился: — Не наш. За этот край между собою спорят еще и татары, и Литва.

— Тем легче будет оставить его за нами, — сказал Пьетро. — Я понял, брат, давно: куда ни устремляется, гоняясь за счастьем, человек, как лукаво ни умствует смертный, от земли ему не деться никуда. Все деется на земле, из нее исходит, в нее возвращается. Земля суть твердь, и этим сказано все.

Пьетро остановился, ожидая возражений. Амброджо, однако, безмолвствовал, взирая на старшего с затаенным вызовом. «Ты на своем коне, и спорить с тобой — бесполезно, — говорил его взгляд. — Но посмотрим еще, кто окажется прав».

— Ты прав, Амброджо, — снисходительно склонил голову Пьетро, — деньги ныне — сила. Но постоянства в них нет, земля же всегда — на месте. Ты прав и в том, что на деньги купишь и землю; но только у тех, кто решился ее оставить. Я, Пьетро Сенарега, сего клочка не оставлю никогда. Ради этого готов прожить, что остается мне от земного срока, среди варваров, вдали от привычного мира. Готов сражаться, терпеть лишения, принять тяжкие труды. Не возжелает господь подать мне помощь здесь, я, значит, по воле его и сгину. Услышит же мои молитвы всемогущий бог — и сбудется все, что задумал его грешный раб. На земле ведь, брат, возникают города, на ней — землею владея — взрастают государства и династии. Ты прав, для этого потребны и деньги. Вот почему, возлюбленный брат мой, не отдаю ядобытое, — Пьетро в свою очередь указал на потолок, — в жертву любезной ныне многим игре ума. И никогда не позволю сего!

Это сказал синьор старший брат. Младшему полагалось проявить повиновение. И терпеливо ждать часа, когда его можно будет отбросить. Тем более, что младший знал: в открытом бунте он будет бит. И прямо бит — каменными кулаками Пьетро, которые тот, правда, и в детстве очень редко пускал в ход. И бит на ином ристалище, где решалась его судьба. Где судьями будут владыки семьи и те таинственные, всесильные мужи, по чьей воле они здесь, все трое.

Амброджо, поднявшись на ноги, молча поклонился старшему брату и отправился в свою комнату.

Посидев еще у огня, мессер Пьетро тоже поднялся к себе. Повесил на стену длинный меч. Положил меж подушкою и стеною стилет. Помолился перед распятием, разделся, задул свечу; только крохотная лампада освещала теперь суровую комнату фрязина. Пьетро с наслаждением вытянулся.

Как бы там ни было, старшему в Леричах Сенареге грешно роптать на судьбу. Будущее было обеспечено — его трудами, торговлей, хитроумными операциями Амброджо. Есть во многих странах прочные, нужнейшие связи. Поддержка церкви. Золото в сундуке. Есть у Пьетро и эта женщина, какой он, меж сотен встреченных, еще не знавал, живой сгусток пламени. Женщина, которая к нему сейчас придет. Жениться на ней, конечно, Пьетро не может; но, коль будут дети, старший Сенарега, по обычаю времени, признает их законными детьми и наследниками. От этой женщины будут хорошие дети, красивые и сильные.