Дарья Плещеева - Операция «Аврора»

Потом Бабушинский повел Давыдова в дом и там уже, велев раздуть самовар, объяснил положение дел.

— Еврион и Варвар теперь в большой моде. То есть нарядить такую девку в пух и перья, вывезти на гулянье — это чуть ли не парижский шик. Так что у них взаимовыгодный союз. Гольдовский через Шурку с полезными людьми знакомится, а Шурка — через него, и оба развлекаются. Так вы собирались сделать Евриону подарок? Подождите, сейчас дядюшке телефонирую. Старый черт озлился на дочек и пообещал, что ни гроша им не оставит, все на девок спустит. Но вот что-то поумнел…

Пока Бабушинский осведомлялся о дядюшкином здоровье, Давыдов любовался огромным начищенным самоваром. Это был дорогой томпаковый самовар, настоящий купеческий, рублей в сорок, не меньше, грушевидной формы, то есть «граненый дулей», на двадцать пять стаканов чая.

— У девки губа не дура, она потребовала яйцо от Фаберже, — сказал наконец Бабушинский. — Не то, что государь супруге на Пасху дарит, попроще, но тоже со всякими штучками, вроде птички с бриллиантами, что изнутри выскакивает. А дядюшка — человек простой — задал разумный вопрос: а на хрена тебе? На шею не наденешь, на стол к обеду не подашь… Вы поезжайте в ювелирные лавки на Кузнецкий мост. Пасхальная седмица кончилась, с витрин они эти яйца убрали, а далеко, может, и не спрятали, и недорого отдадут. И еще: я Пашке велел перьев набрать…

— Каких перьев?!

— Страусиных. Настоящее страусиное перо всегда в цене, а бывают ведь фальшивые. Скажите Евриону: купец, мол, Бабушинский кланялись, из собственных их степенства страусятников…

И Бабушинский расхохотался.

Час спустя Давыдов подъехал к Шуркиному жилищу. Заранее высланный туда агент доложил: сидит дома одна, ждет модистку.

Денис вошел, держа перед собой букет из пышных страусиных перьев, серых и буроватых, да что за беда — Шурка сообразит, куда их отдать выкрасить.

Она сидела в пеньюаре, и это был такой пеньюар, что почтенная жена и мать семейства ввек бы не надела: пронзительно-розовый, с низким вырезом и бешеным избытком кружев. Увидев гостя, она даже не запахнула на груди этот шедевр взбесившейся портнихи.

Перья были приняты с восторженным визгом. Кокотка, при всей своей склочности и напористости, была простодушна, как дитя. Потом Давыдов достал нарядную коробочку и открыл. В коробочке было яйцо на подставке, покрытое ярко-малиновой эмалью, по которой были проложены золотой проволокой крошечные ромбики. Яйцо разделилось надвое, и Шурка опять взвизгнула — внутри обнаружился крошечный букет ландышей с листьями из зеленой эмали и жемчужными цветочками.

После чего Давыдов, назвав Евриона самым лучшим майским ландышем, пообещал подарить еще яйцо, побольше и подороже.

— Так вы за мной увиваетесь, что ли? — обрадовалась Шурка.

Наученный Бабушинским Давыдов вздохнул.

— Не скоро я теперь начну за дамой увиваться. Мой корабль потерпел крах…

— Вас бросили! — догадалась Шурка.

— Да если бы! Сам я ее бросил, а она мне теперь пакостит, гадости приличным людям про меня рассказывает…

— Да вы во сто раз лучше найдете! — пылко пообещала Шурка.

— Никого я искать не стану! Как раз примусь ухаживать, а тут и она, моя бывшая, образуется. Пусть сперва угомонится. А то врет добрым людям, да такое, что и выговорить противно!

— Ну-ка, рассказывайте! — вдруг велела Шурка, и Давыдов понял: она ведь, в сущности, добрая и готовая прийти на помощь бабенка.

— Что тут рассказывать?.. Сошелся с англичанкой. Сам я, как говорится, на государевой службе, вон Олег не даст соврать — серьезными делами занимаюсь. А она… А ее ко мне, видно, подослали!

Ему было неприятно таким тоном и так пошло говорить об Элис. Но, если не разжалобить Шурку Евриона, план мог рухнуть в тартарары.

— Подослали?! — воскликнула кокотка.

— Если бы я знал! А она… а она повисла на мне, как черт на сухой вербе!

Шурка имела только один способ утешать расстроенных мужчин — зато верный. К счастью, она с минуты на минуту ожидала свою модистку. Поэтому не пошла в атаку с кличем «Штыки вперед!», как гренадер на вражеские порядки, а всего лишь придвинулась поближе, поднося полуоткрытый бюст чуть ли не под нос Давыдову.

Пока модистка, худенькая и верткая дамочка лет сорока пяти, раскладывала сокровища из своих сумок на диване и креслах, Шурка планировала интригу:

— Я своему котику все растолкую, и пусть он только попробует хоть словечком возразить! И потом дам вам знать, когда приходить, чтобы с ним встретиться. Я его знаю — знаю, от чего он размякнет! И не надо никаких яиц! Что я — пасхального яйца не видала? Да я по доброте душевной помогу!..

Давыдов, впрочем, в бескорыстии Евриона сильно сомневался. И даже подозревал, что Шурка предпочтет получить за услугу наличными.

Он еще раз проконсультировался у Бабушинского, и тот его научил:

— Деньги прямо так давать — это для нее обидно, она не проститутка с билетом. Нужно по-хитрому. Например, купите вы ей карамелек в бумажках — земляничных, лимонных, малиновых, с четверть фунта. А бумажный фунтик свертите из ассигнаций. Или, скажем, мыло дорогое. Обвяжите его ленточкой, ассигнации за ленточку заткните. Да еще сострите, мол, как будет свои белые грудки мыть, пусть дарителя вспоминает. Это им нравится. А про яйцо она на следующей неделе забудет, да и на что оно ей? Видела у кого-то из товарок и позавидовала. Так завидовать кокоткам сам бог велел…

Дарить мыло Давыдов не рискнул, а купил брокаровские духи «Любимый букет императрицы», выпущенные совсем недавно, к трехсотлетию Дома Романовых. В красный картонный футляр сложенные банкноты отлично помещались. Вот только странно показалось Давыдову, что наклейка на флаконе украшена портретом Екатерины Великой. Ну да вряд ли кокотка разбирается в истории, решил он.

Денис отправил подарок Шурке с посыльным, а на следующий день кто-то от ее имени телефонировал и сладким голоском просил быть к обеду.

Давыдов, как и рассчитывал, застал у Шурки Гольдовского. Тот на него смотрел очень нехорошо, и Денис тоже насупился.

— Нечего, нечего! — прикрикнула на них Шурка. — Два индюка! Из-за какой-то дешевки, проститутки, друг друга сожрать готовы!

Давыдов сдержался — кокотка честно отрабатывала подарки.

— Ей вы, значит, сразу поверили? — спросил он. — Даже докопаться не попытались, почему она так сказала? Я, между прочим, на совещание безоружный пришел. Где вы видели, чтобы подсадной приходил куда-то безоружным?

Проверить это Гольдовский все равно не мог.

— Значит, тебе мы верить обязаны? А даме, доверенному лицу самого Ходжсона, не должны?

— Прежде, чем верить или не верить, вспомнил бы гимназический курс логики! Как ты полагаешь, отчего я, когда забрал эту даму из больницы, не сдал ее сразу же куда следует? Я ведь знал, кто она и чем промышляет! По долгу службы — обязан был сдать! То, что я пошел против долга, тебе ни о чем не говорит?