Иван Дроздов - Баронесса Настя

На аэродром прилетели глубокой ночью, но их ждали. И кинулись к задней кабине, вытащили немца, развязали, поставили на ноги. Кто–то с ним заговорил по–немецки, но тот сказал:

— Я умейт русский язык. Скажите, куда я попал?

Ему не ответили. Развязали ноги, руки и повели в штабную землянку. Владимир же по привычке обошёл самолёт и сказал механику:

— Пойду спать. Не буди меня рано.

Он как всегда — спал мертвецки, как топор. Ляжет на один бок, на том и встанет. Эскадрилья работала только ночью, и лётчики привыкли спать до обеда. Потом собирались в столовой и после обеда превращали её в клуб, играли в шахматы, домино, танцевали, плясали, пели. На этот раз Владимира разбудил комэск.

— Вставай, Пряхин! Пошли в столовую, там тебя ждёт твой пассажир.

— Какой пассажир?

— Ну, тот, которого привёз ночью. Он что — действительно генерал?

— Командир авиадивизии. Высокую птицу изловили партизаны. Повезёшь его в штаб армии.

— Слушаюсь!

И пока Владимир умывался, комэск, покачивая головой, рассказывал:

— Твой генерал возмущён, грозит нас наказать. Он, видишь ли, по материнской линии — внучатый племянник английской королевы. A-а?.. Каков хлюст?

— Его родословная нам вроде бы ни к чему.

— Нам–то ни к чему, а он говорит: вы же не хотите поссориться с Англией, а потому отпустите меня с миром!

За столиком у окна сидел прибранный и причёсанный немецкий генерал–авиатор. Он был немолод, серебряные питые погоны, дорогой китель и все другие знаки лётных отличий выдавали чин высокий.

Владимир хотел козырнуть генералу, сказать приветствие, но раздумал и, подойдя к столу, сел напротив пленного. А тот посмотрел на него с укоризной, спросил:

— Вы какой имейт звание?

— Лейтенант.

— А я генерал–майор фон Линц.

— Вижу, — парировал недовольно Пряхин, кидая смущённый взгляд на комэска, как бы спрашивая, правильно ли он поступает.

Комэск тоже был смущён: немец хоть и пленный, но пёс–таки генерал, командир дивизии. Представил, как тот у себя дома, в войсках, идёт перед строем лётчиков и как те стоят перед ним навытяжку.

Генерал! Вы хотели сказать что–то лётчику. Он повезёт вас в тыл.

— Мы будем летать ночью или днём?

Ответил комэск:

Вечером, в сумерках. Ваши истребители боятся летать в сумерках. Мы не хотим, чтобы вас сбили ваши же лётчики.

— Хорошо. Тогда скажите: я буду имейт парашют? Комэск пожал плечами: они переглянулись с Пряхиным.

— Это нечестно, — возвысил голос генерал. — Лётчик имейт парашют, а мне не давайт! Ваш самолёт — ванючая керосинка. Он не может летайт ночью и делеко. Нет кабины, нет кресла, а сверху бежайт дождь.

Лётчики засмеялись. Да, у немцев таких самолётов нет. У них или истребитель «мессершмитт», или тяжелые бомбовозы «дорнье», «хейнкели», «юнкерсы», «фокке–вульфы».

Подали обед, и комэск сказал:

— Подкрепитесь, генерал. Вам предстоит дальняя дорога.

— Меня повезут в Сибирь?

— Ну, нет, мы так далеко не летаем. Вы же сами сказали: самолёты у нас — вонючие керосинки.

— Да! — вновь оживился генерал. — Наш доблестный солдат не понимайт русский лётчик, как могут они летайт на такой чайник. Зачем людям мешайт спать? — всё больше раздражался генерал. — Вы даёте звук, как резаный швайн. Бросайт с неба огонь, и наш солдат думайт, что это летят черти. Он потом не может спайт, а если уснёт, то во сне видит пожар и много шум. Этот ваш цирк нам надоел, и мы заявляем протест.

— Заявляйте, заявляйте, — соглашался комэск, — а мы вам ещё и не такой концерт устроим.

Мы сочувствуем вам, генерал, но вы, начиная войну, должны были помнить слова нашего князя Александра Невского: «Кто с мечом к нам придёт, от меча и погибнет».

— Разве это меч, если в небе горит солома и что–то трещит?

— Ну, а это уж… наше оружие. Чем богаты… А пока вы кушайте на здоровье, вам в Сибири, я думаю, не будут подавать плов и какао.

— Меня пошлют в Сибирь?

— Может быть. Но там, между прочим, не так и плохо. Там свежий воздух, и никто не будет сыпать огонь на голову.

Комэск Петрунин и лейтенант Пряхин незлобиво подшучивали над генералом, каждый на свой манер рисовал, его будущую жизнь в плену.

Пряхин, любивший юмор, сказал, что завидует генералу. Он поедет в тыл, в глубину России, и ему не надо будет опасаться за жизнь. Генерал встретит красивую девушку, женится на русской и у него будет много русских кляйн. Он не захочет возвращаться в Германию.

Генерал сидел прямо, смотрел то на одного лётчика, то на другого, — он, видимо, не мог понять, как это они, младшие офицеры, так вольно и покровительственно с ним разговаривают. В его водянисто–синих глазах росло напряжение, и когда Владимир заговорил о женитьбе, он сжал кулаки и произнёс ледяным тоном:

— Я есть ариец, гросс барон, и не надо мне смейс!

Лётчики смутились и стали спешно доедать обед. Больше они не проронили ни слова. Комэск, поднимаясь, сказал Пряхину:

— Отвезёте его в Ленинград на Комендантский аэродром. Взлёт в семнадцать.

Вошли два солдата и предложили генералу следовать за ними. Пряхин же, взглянув на часы, сказал:

— А я час–другой могу подремать.

Желание «подремать» было постоянным, — следствие непрерывных ночных полётов. Пряхин в последнее время ходил на задания по два, а то и по три раза в ночь. И только во сне восстанавливал силы.

Механик Трофимов разбудил командира за час до вылета.

— Как погода? — спросил Владимир.

— Моросит дождичек, но небольшой. Думаю, он вам не помешает.

Пряхин достал из–под подушки пуловер из лебяжьего пуха, — с севера прислали лётчикам, — одел под куртку. На руку взял кожаный реглан, — знал, каково бывает летать в дождь, да ещё если ветер. А ветер над Финским заливом почти всегда, и дождь холодный, даже летом.

Возле самолёта его ждал генерал под охраной солдата. Солдат, завидев лётчика, подошёл к нему, наклонился к уху.

— Надо вязать?

Генерал был одет легко, в одном кителе, и стоял прямо, не поворачивая головы в сторону лётчика.

— Вы легко одеты. Где ваша шинель?

Генерал с презрением оглядел лейтенанта. Сказал:

— Этот вопрос надо задайт там… партизан.

Пряхин протянул немцу реглан, но генерал, сохраняя величественную позу, отстранил его.

— Если так, то мы вас завернем в брезент и свяжем.

— Вязать? Зачем вязать! Если вы понимайт рыцарь, то не надо вязайт, как это делал грубый мужик партизан. Мой честный слов соблюдать порядок.

Генерал смягчился, и в его голосе зазвучала просительная интонация. Владимир подумал: если он будет сидеть в задней кабине, то что он может мне сделать?

Вспрыгнул на крыло, достал из задней кабины ручку управления. На случай беды она была у штурмана, и тот мог управлять самолётом. А в этом полёте ручкой можно было стукнуть по голове лётчика…