Иван Дроздов - Баронесса Настя

Настя не растерялась. Она тоже в упор смотрела на генерала.

— Какую же роль вы бы отвели мне в вашем доме?

— Роль? Да, да… Роль — это мы придумаем. Ну хоть бы и так: вы — моя племянница. Её ведь тоже звали Кейдой.

— Но она погибла от взрыва бомбы. Вы сами это сказали.

— Да, погибла. Так все считают. Но кто видел её труп? Там все сгорели под обломками дома. А мы скажем: Кейда жива, она была в день бомбежки в отъезде.

— А что подумают те, кто её видел? Я же не та Кейда. Что тогда?

— Её никто не видел. Встречался с ней только мой сын Вильгельм, и то лет пятнадцать назад.

Настя не отвечала, она сосредоточенно ела. Предлагаемый генералом авантюрный сюжет был ей по душе…

Обед подходил к концу. У плеча генерала словно привидение выросла фрау Мозель. На Настю не смотрела, но Настя ощущала каждой клеткой своего существа, что фрау думает о ней, видит её, слышит её дыхание. «Кто она, каково её влияние на генерала, какая роль в замке?» — Настю теперь особенно остро занимали эти вопросы. Хотя она понимала: тайну фрау Мозель прояснит только время.

Генерал, не поворачиваясь к фрау, сказал:

— Вы не находите, что фрейлейн Кейда на меня похожа?

— На вас?

— Да, на меня, — твёрдо отчеканил генерал.

— Если вам угодно… — испуганно пролепетала фрау.

— Не мне угодно, а природе было угодно придать ей мои черты. Она же дочь моего брата.

— Дочь Конрада?

— Да, да, с вашего разрешения. Вы что, чёрт побери, не видите что ли! Это же Кейда! Моя племянница. Бог не дал мне дочери, но я всегда помнил: у меня есть Кейда.

— Да, герр, я теперь вижу. Девочка очень похожа на вас. В ней ваша стать, глаза, волосы. Мы сегодня во время ужина представим её Функам, Они будут рады.

— Посадите её справа от меня, напротив тётушки Хедвиг, но скажите старушке, что я запретил ей болтать за столом. Пусть не задаёт Кейде дурацкие вопросы. И вот ещё, и это очень важно: Кейда займёт апартаменты моей жены. Все комнаты! И салон, и столовую, и музыкальный зал. И потрудитесь достать ей одежду. Мы потом всё закажем, а пока — откройте все гардеробы.

Генерал помолчал, обдумывая то главное, что он хотел бы потребовать от фрау Мозель.

И сказал:

— Надеюсь, фрау Мозель, вам удастся создать для моей племянницы обстановку родной семьи.

Последняя фраза была произнесена тоном команды.

До ужина оставалось четыре часа. Фрау Мозель показывала Насте апартаменты бывшей хозяйки замка, баронессы Минны Функ. Её живописные портреты висели на стенах во всех комнатах, — баронесса пристально и как бы с удивлением взирала на юную особу, вторгавшуюся в её покои. В самом большом помещении, в музыкальном зале, хозяйка во весь рост стояла над роялем и вытянутой перед собой рукой как бы защищалась сама и защищала рояль от непрошенной гостьи. Художник изобразил баронессу поющей, но Насте казалось, что она кричит, и рука её повелевала остановиться и не ступать на ковёр.

— Баронесса Минна прекрасно играла на рояле, — произнесла фрау Мозель.

— Вы долго знали баронессу? — спросила Настя, подчеркивая тоном голоса свою уверенность и силу.

— Я прислуживала ей с юности. Но Господу было угодно взять ангельскую душу на небеса. Я осталась сиротой.

Жалостливый оттенок слышался в словах фрау Мозель, но чуткий слух Насти уловил и нотки примирения, призыв к согласию и дружбе.

— Я не знаю, сколько тут буду жить, но вы, фрау Мозель, не беспокойтесь, я не стану докучать вам излишними просьбами.

Фрау Мозель молчала. И одну за другой открывала дверцы тянувшегося во всю стену гардероба

— Вот здесь её девичьи одежды, — может, что подойдёт для вас.

Настя снимала с крючков платья — одно, другое, примеривала. Минна была такого же роста, что и она, и фигура, и длина рук — всё было одного размера, и очень скоро Настя стала выглядеть как немецкая девушка–аристократка двадцатых–тридцатых годов. Насте нравились длинное, льющееся к ногам платье цвета спелой сливы и бежевый кружевной воротник, плотно облегавший её шею, и бархатный жакет в тон платья.

— Там, в Рыцарском зале, вечный холод, нужен жакет, — заботливо объясняла фрау Мозель. Голос её теплел, Настя уже слышала почти дружеское расположение. Немцы и вообще–то отличаются реалистичностью мышления, условия дисциплины они воспринимают с молоком матери, а тут ещё была просьба генерала, его приказ, — всё это в течение часа перемололо в душе фрау Мозель всю неприязнь к неизвестно откуда взявшейся девчонке. Она уже решила для себя служить Кейде так же верно, как самому Функу.

И Настя чутко уловила все эти нюансы и могла торжествовать первую победу.

Настя сидела перед зеркалом, а фрау Мозель ходила вокруг неё, расправляла складки платья, оглядывала воротник, застёжки, — она знала: там, за столом в Рыцарском зале, на гостью устремятся все глаза, пытливые, завистливые, до страсти любопытные. И барон, оценивая наряд Кейды, вынесет суждение и о стараниях фрау Мозель. Барон вышел в отставку, он теперь будет все дни торчать в замке, и нужны большие усилия, чтобы ей, фрау Мозель, сохранить позиции, завоёванные ещё при жизни баронессы.

Оглядывая фигуру Насти, фрау не сразу поняла, как хороша и даже величественна эта ещё совсем юная девушка. Опытным взглядом фрау верно поняла тайну особого обаяния, почти волшебной прелести своей подопечной: Кейда, как женщина, ещё не вполне расцвела, ещё не вошла в полную силу, и этот запас красоты, таившейся в ней, завораживал взгляд и даже на неё, женщину, производил впечатление, близкое к трепетному волнению. Фрау теперь думала над причёской, рисунком головы, — она ещё, кроме всех прочих своих достоинств, была прекрасным парикмахером. И, глядя на копну тёмных волос, думала, что же с ними делать. Кейда вчера вечером принимала ванну, тщательно вымытые волосы были уложены тугим валиком вокруг головы.

Видя озабоченность фрау Мозель, Настя сказала:

— С волосами я сама справлюсь.

И распустила валик, раскинула волосы по плечам. И хотела уже заплетать их в косу, но фрау Мозель сама взялась за эту работу. Она сразу поняла, что умело заплетённая коса явится главным украшением девушки.

Очень скоро туалет Кейды был окончен.

Встав перед зеркалом, Настя повернулась к нему левой стороной, потом правой, оглядела голову, причёску — и не узнала себя. То, что она увидела в зеркале, нельзя было назвать иначе, как совершенством. Тёмные волосы оттеняли белое лицо, а глаза глубокие, с какой–то египетской или азиатски–скифской косинкой, властно манили к себе, как в омут… Фрау Мозель чуть подчернила ресницы, и это был тот самый последний штрих художника, делающий картину завершённой.

— Вас не должен видеть Вильгельм, — сказала фрау Мозель.

— Кто такой Вильгельм?