Иван Дроздов - Славянский котел

— Так что же с вами произошло, мой мальчик? Вы стоите передо мной, как истукан, обнажаете в улыбке свои белоснежные зубы и будто бы хотите что–нибудь сказать, но у вас не хватает смелости. Так говорите же!

— Нет, нет, госпожа хорошая, ничего со мной не произошло, а только они перестали меня слушаться. Я им, канальям, говорю и показываю место, а они, точно ошалелые, лезут напролом, толкают друг друга и создают беспорядки. Ну, я и того… не знаю, что с ними делать. Раньше то, бывало, рыкну на них, а не то двину по шее — и тут же места свои находят. А сейчас мне жалко их: люди же они, чёрт бы их побрал! Я теперь тихо с ними и ласково этак: «Туда, голубчик, поезжай, там твоё место, а другому и багаж поднесу, поезжай говорю, а толку нет. Ну, я и махнул рукой. Сел вон там на лавочке и даже всплакнул немного.

— Додди! — крикнула на него администратор гостиницы, молодая негритянка. — Я не узнаю тебя. Уж не смеёшься ли ты над нами?

— Как можно смеяться над госпожой! Я и сам себя не узнаю. Меня недавно будто кто–то чайником хватил по голове, и вроде бы затмение нашло, но потом скоро прояснилось. Вот только спать хочется. А чтобы смеяться над вами?..

— Как это чайником? — спросила Драгана.

— А так, госпожа хорошая. Сперва кольнуло в затылок, я обернулся, а перед глазами чайник какой–то летит. Без крышки, без ручки, но — чайник! Ну, и вроде бы зацепил.

Додди зевнул смачно. Добавил:

— Потом прошло. Слава Богу, прошло. Шумок небольшой остался, а так — прошло. Это со мной бывает. Я тут часов двенадцать–пятнадцать попрыгаю, так и устану малость. Потом бренди пропущу глоток, отосплюсь, и снова за дело. Не беспокойтесь, госпожа. Пройдёт.

Драгана всё поняла, душа её возликовала, — кивнула друзьям:

— Пойдёмте на пристань.

На пристани их ожидала любимая «игрушка» хозяйки — белый, как чайка, катер «Добромир». Кивнула капитану, стоявшему у трапа, поднялась на палубу. Это была задняя палуба с туго натянутой брезентовой крышей, защищавшей пассажиров от дождя и солнца. На почтительном расстоянии друг от друга здесь располагались три салона: один с пятью креслами по краям круглого стола и два салона, имевшие по три кресла. Кроме этих уютных «гнёздышек», посредине палубы в три ряда принайтованы кресла наподобие театральных. Пассажиры располагались здесь на случай, если на белоснежной задней стенке капитанской кабины загорался экран телевизора или кино и показывался какой–нибудь интересный сюжет.

Расположились в салоне у левого борта. Катер тронулся, и хозяйка, обводя рукой очертания берега, сказала:

— Наш остров невелик: в длину он простирается на семьдесят пять километров, а в ширину — на двадцать. Мне его подарил дедушка в день моего рождения. Родителям он сказал: «Это — недвижимость. Я надеюсь, что вы понимаете, что всё в нашем мире движется. Деньги тоже текут, как ртуть, а остров стоит на месте. И, надеюсь, будет стоять долго, — может быть, сто или двести миллионов лет. Так вот сюда я вложу немного денег. Помните принцип умных людей: яйца в одной корзине не хранят. Пусть будет много корзин». Тогда же дедушка заложил здесь строительство двенадцати отелей; шесть из них пятизвёздочные. Обо всём этом отец и дедушка рассказали мне, когда я окончила университет. Я осмотрела все отели, а дядя, назначенный губернатором острова, представил мне отчёт о нашем финансовом положении. Теперь же я решила сделать новые вложения и расширить наши лаборатории, превратить их в самые современные и передовые в мире научные центры. Вам придётся претворять в жизнь эту мою идею. Ну, что? Вы принимаете моё предложение?..

Павел и Борис молчали. Им и во сне не могло явиться такое счастье. В России они работали в одной лаборатории, положение занимали самое маленькое, деньги им платили ничтожные. Во времена первого президента России им три года и вовсе не платили зарплату, — ждали, когда они уйдут сами, но они не ушли. У Павла было двое детей, теперь у него четверо. Жена пошла на рынок, торговала петрушкой, укропом и мятой. Детей растила бабушка. Борис после работы разгружал вагоны. Иностранцы, посещавшие лабораторию, дивились: как это можно — трудиться, не получая денег? На это способны только русские. Но русские трудились. Они не только выполняли назначенный им круг обязанностей, но Борис искал новое оружие «массового поражения», да такое, о котором самые дерзкие фантасты не смели мечтать. Задумывал свои лазерные пучки и Павел. А тем временем лаборатория, как вода сквозь пальцы, перетекала к «демократам» — людям, работавшим на Америку и Израиль. Ребята ушли в подполье; один только их руководитель Арсений Петрович знал их тайные планы. Ну, а потом судьба забросила их сюда, на Русский остров.

Юная хозяйка острова спрашивала, — она ещё спрашивала! — принимают ли они её предложение?..

Оба они в эту счастливейшую для них минуту думали только об одном: как бы при любых обстоятельствах сохранять найденные ими средства борьбы в руках своего родного русского народа…

Борис и здесь сказал об этом Драгане. И она ответила:

— Думайте, друзья, думайте. Женский ум тут слаб. Тут нужны головы зрелых мужей. Ваши головы, ваши!..

Катер, проносясь мимо пляжей, лодочных станций и прочих построек санаторного обихода, поровнялся с пятнадцатиэтажным отелем из розового, искрящегося в солнечных лучах камня. Водитель повернулся к Драгане, но она махнула рукой: мол, кати дальше, не сбавляй скорости. Спутникам сказала:

— Вот на скалистом холме отель «Ратмир» — имя древнее, славянское.

И пояснила:

— Поставлен на высоте более полукилометра. «Ратмиру» не страшны никакие цунами. Он и поставлен углом к океану — любую волну разрежет, как нос корабля. Молодцы, архитекторы! Далеко их мысль бежала!

А катер, обогнув просторный пляж и кишащих на нём отдыхающих, устремлялся дальше окрест берега. Вдали за отрогами крутолобых пальмовых холмов зеленели крыши трёх высотных пятизвёздочных отелей. Драгана показала на них рукой:

— Вон мои любимцы: «Перун», «Ярило», «Яросвет». Они очень дорогие; там номера, обслуга и питание в три раза дороже, чем во всех остальных. Отдыхают всё больше русские, денег не жалеют. Называют себя русскими, но обличьем не поймёшь какие. Когда я там бываю, они мне говорят: «Всё тут нам нравится, вот только имена отелей… Бр–р–р!..» И трясут головой. А я им отвечаю: «А что имена?.. Наши имена, славянские».

До позднего вечера «Добромир» носил их по тихим и тёплым волнам Флоридского пролива, а когда солнце краем своего раскалённо–красного шара коснулось черты горизонта, катер входил в семейную бухту Станишичей.

С того дня прошло три месяца. Драгана заболела. Её болезнь оказалась настолько серьёзной, что не было никакой надежды на излечение. К врачам она не обращалась, знала: не помогут, думала о лекарствах, их было много, но все они лишь из той категории, которые уводили в мир грёз и забвения, погружали в состояние забытья, полуживого, сомнамбулического безумия. Драгана презирала людей, которые «колются», «нюхают», превращают себя в безобразных полумертвецов. Являлись мысли об уходе из жизни: прыгнуть с балкона… а там камни, волны, тёмная пучина океана. Нет, она верила в Бога; знала, что это — грех, это преступление. Бог дал жизнь, он её и возьмёт.