Владимир Топилин - Дочь седых белогорий

– Давай назад! – кричит Берестов.

А куда назад? Сначала надо коней развязать да по одному выводить на чистое место. А шутка ли – вывести из подсады двадцать три лошади?

– Мы поедем назад, по своему следу до тропы. А вы с Худаковым, за нами спарки выводите, – командует Кулаков.

Повернули вниз втроем: Кулаков, Берестов и Лиза. Поехали по чаще вниз, к завалу. Гришка с Михасем остались лошадей разворачивать.

Едет пристав впереди: что за дьявол? Подсада не кончается, завала нет, а гора всё круче и круче. Взяли немного правее, прилавок вроде выровнялся, гора сгладилась, но тропы не могут найти. Свернули левее, наконец-то достигли какой-то поляны, но на ней нет никакой тропы, одни следы маральи, да и те вразброд. Остановились. Что делать? Надо Гришку ждать. Крикнул Кулаков:

– Коваль! Где ты? Гони лошадей сюда. Здесь чисто.

В ответ – тишина. Никого и ничего не слышно. Только ветер волком воет, да молочная муть по земле стелется, в пяти метрах ничего не видно. Пристав вытащил револьвер, выстрелил в воздух. Звук выстрела – как треснувший сучок: едва слышно рядом. Однако через пару секунд далеко внизу ахнул карабин, кто-то отозвался.

– Вот те раз! – удивлённо вскинул брови пристав. – Как-то они нас обошли? Надо их назад поворачивать, на ровное место, и здесь тропу искать. А то упрутся куда-нибудь… Вы здесь, Федор Степанович, будьте, если что – стреляйте в воздух. А я поеду, этих бесов приведу.

Кулаков верхом на лошади торопливо скрылся в тумане, поехал на выстрел. Берестов неторопливо спешился, привязал коня к дереву, мягко спросил у дочери:

– Ты как?

– Замёрзла… – подрагивая телом, глухо ответила Лиза.

Пристав подошёл к ней, развязал руки, помог слезть с кобылы.

– Сейчас костёр разведу, а ты пока сходи, только недалеко, а то заблудишься… – Резко выругался и, ломая сухие ветки, забубнил он себе под нос: – Говорил, надо было проводника взять. Хоть этого тунгуса. Ничего не видно… Попали в лапы чертям. Глядишь, ещё и ночевать придётся.

Живо загорелся огонь. Лиза протянула к костру озябшие руки, присела рядом. Берестов закурил папироску, пользуясь случаем, нравоучительно спросил:

– Что же это ты так, а? Зачем из дому убежала? Мать переживает, дочка потерялась, ночами не спит.

– А ты зачем меня хотел отдать замуж за этого… Потехина?

– Дура! – взорвался отец. – Да разве же я… Это всё шутка!

– Ничего себе шутка! Ты намекнул, а он всё понял. Знаешь ли ты, что он меня в тальниках ловил?.. Насилу отбилась! Здоровый, как бык, а ума, как у поросёнка. Хорошо, что бабка Засошиха телка искала…

– А чего же не сказала? – немного помолчав, бросил пристав. – Ну и хотя бы вышла замуж, что такого – парень видный, отец – золотопромышленник. Жила бы, как у Христа за пазухой. А что толку в этом Филе? Медведь медведем! За всю жизнь так и подохнет в тайге.

– Не медведь он, человек! С ним мне хорошо. Слово ласковое скажет – душа поёт. А руками прикоснётся – сердце замирает. Он добрый, весёлый, справедливый. Люблю я его, и все тут… – заключила дочь и исподлобья посмотрела на отца.

– Ишь ты, любишь… Так что же тогда не по уму всё сделала? Надо было сказать.

– А как с вами разговаривать, если вы с матушкой мне слова молвить не даёте? У вас свои планы: лишь бы побогаче да посытнее. Никто бы мне и не разрешил. А так всё равно убегу, с ним жить буду.

– Во как! Характерная! И куда же ты побежишь-то? Тайга, она вон какая, – и припугнул: – Медведи сожрут, или сама пропадёшь, заблудишься.

– Ну… Не сейчас, потом, дома. Филя сам за мной придёт, – неуверенно заключила Лиза.

– Не успеет, – заулыбался Берестов. – Пошла против родительской воли – приструню сам. Всё равно замуж отдам, как только придём. Потехин не возьмёт, вон, Архип Молохов, сын приказчика, по тебе высох. Все зенки отпялил, говорит, всё сделаю для вашей дочери, лишь бы была моей. А нет – в город отправлю, к тётке. Та тебя быстро воспитает, сама знаешь. Не допущу, чтобы моя дочь в тайге сгнила.

Лиза побледнела, знает, что характер отца что камень. Что сказал, то и сделает. Не уйти ей от родительской руки… Филя далеко, там, на Грязной речке. Убежать она не сумеет, дорогу не помнит. И надеяться не на кого… «В крайнем случае наложу на себя руки», – твёрдо решила она и склонила голову, чтобы отец не видел ее покатившихся по щекам слёз.

В этот момент, где-то неподалеку, в какой-то сотне метров крикнули:

– Фёдор Степанович! Помогите, Карька ногу подломил. Что делать?

– Гришка, ты, что ли?

– Ну, дак я, кто же больше! Только скорее, Григория Матвеича придавило, я один коня выправить не могу.

Как будто в подтверждение его слов, тут же раздался тяжёлый, заунывный стон, как будто там, в тумане, и вправду кто-то умирает.

Вскочил Берестов, бросился на помощь. Однако тут же вернулся, перехватил дочери руки и ноги. Затем, быстро, как того требовала ситуация, засеменил в пихтаче и растворился в тумане.

Ещё не стихли его шаги, а с другой стороны слышится лёгкий топот, чьё-то сопение. Испугалась Лиза, сжалась в комочек. Броситься бы за отцом, да ноги связаны. Хотела закричать, но от страха перехватило дыхание. А зверь всё ближе, ломится напрямую к костру.

Лошади захрипели, забрыкались, рвутся на волю, да крепко привязаны уздечками. Топотят, крутятся. Одна из лошадей споткнулась, завалилась через спину. Лизе стоило огромных усилий, чтобы вовремя увернуться от мелькающих в воздухе копыт.

А из тумана нарастает, выплывает неведомое рогатое чудище! Лиза уткнулась лицом в землю, закрыла глаза, сжалась в комочек. Ждет самого плохого… Торопливые шаги уже совсем рядом, над головой, а вместе с ними слышится до боли знакомый, негромкий голос:

– Эко, доська! Вставай, однако, Филька-чёрт тебя ждёт!

Девушка открыла глаза и не поверила: над ней склонился Загбой! А он пружинисто спрыгнул на землю со спины верховика, помог подняться. Ничего не говоря, выхватил нож, полоснул по путам, освободил руки, ноги. Негромко спросил:

– Мозешь ехать на олень?

Лиза неуверенно пожала плечами. Загбой подтолкнул её к учагу, помог забраться на спину, сунул в руки уздечку:

– Дерзись, отнако, крепко. Пыстро ехать нато.

Сам тут же резво перекинул ногу через холку своего учага, влился в кожаное седло и направил оленя в тайгу. Лиза не успела дёрнуть уздечку – важенка сама засеменила за хозяином, только успевай держись да нагибайся от веток. Впрочем, особого труда для этого не требовалось. Наученный долгими переходами по тайге, Ченкин верховик Ухтырь шёл плавно, аккуратно, осторожно и в то же время быстро переставляя по земле широкие копыта. Оберегая всадницу от возможных неудобств, заблаговременно обходил низко склонившуюся чащу и колодины. В какой-то момент, переосмысливая случившееся, девушка подумала, что ехать на олене гораздо мягче и удобнее, чем на лошади.