Владимир Топилин - Дочь седых белогорий

Ехали недолго. Загбой вёл своего оленя спокойно, уверенно, по одному ему известным приметам. И немудрено, что через несколько минут привёз пленницу на топкую марь, на зверовую тропу, точно в то место, где не более получаса назад прошёл, а затем заблудился отряд.

А там уже встречает, скупо улыбается Лизе Иван.

– Ну, как дела? – спросил.

– Однако, карашо. Девку вот вёз. Филька-черт путет рат!

…Зря торопился Берестов на тревожный зов казака. Потому что никакого Гришки там не было и в помине. Это Иван своим зычным голосом привлёк внимание пристава и дал возможность Загбою выручить Лизу. Не зря были потрачено время на подготовку для спасения девушки, в котором главная роль принадлежала следопыту. Это он, Загбой, целую ночь у костра обдумывал план похищения пленницы. Остаётся только удивляться, как он мог точно рассчитать время прохождения отряда через перевал, на котором после полудня всегда собираются густые облака. Может быть, это надо отнести к уникальной наблюдательности охотника, его глубокому опыту или искренней просьбе к Чоо-дороку [34] Проказливый лесной дух. , который помог ему сбить с дороги казаков. Этого не понять. Но и нельзя не рассказать о стараниях Ивана и Максима, которые, следуя наставлениям Загбоя, заложили мхом зверовую тропу, натоптали новую дорогу и перед глухой подсадой создали мнимый завал.

Первое время эвенк и сам не верил в немудрёную затею, думал, что казаки быстро прочитают хитрость, и выкрасть Лизу не удастся. Но все получилось намного проще, быстрее.

Позднее Загбой долго удивлялся неопытности русских, которые не смогли увидеть новые следы, свежесрубленные деревья, пеньки которых были заделаны мхом, и, конечно же, поверить крику о помощи. Позже, сидя у костра, пожимал плечами, качал головой и восклицал:

– Как так? Пашто казак сопсем без глаз? Как мошно ходить тайга, когда не видишь, куда ходи? Отнако, такой человек нато оленю за хвост вязать…

Интересно было посмотреть на поведение Берестова, когда он увидел исчезновение своей дочери. Первое время он просто думал, что Лиза развязалась сама и убежала, но всё равно скоро вернётся. Пристав зло усмехался себе в усы. Потом, напрягая голос, тревожно кричал. И только лишь к вечеру, когда после нескольких часов блужданий по тайге с помощью многочисленных выстрелов отряд собрался вместе, он с горечью понял, что над ними посмеялись далеко не черти гольца Хактэ.

И ударили топоры. Зашуршали пилы. С тяжёлым стоном повалились вековые кедры. Глухие удары ядрёных стволов сотрясали землю. Звонкий треск сучьев колкими щелчками катился над озером. Безмолвие и покой дикого края нарушили подбадривающие голоса мужиков.

– Давай! Тяни! Руби! Разом! – подхватывало эхо, пугая диких обитателей долины Туманихи.

Две бригады старателей, разделившись по десять человек, рубили два больших сруба под бараки. Толстые стены росли с каждым днём, как на опаре. На пятый день бросили продольную матку, к вечеру следующего дня застелили потолок, затем взметнулись стропила. На них прилепили тонкий, колотый тёс. Из глинобитных печных труб потянулся сизый дымок. Сырым скрипом пропели новые двери. Блеклыми пятнами взглянули на окружающий мир небольшие окна, едва пропускающие мутный свет внутрь помещения через мочевой пузырь сохатого. В последнюю очередь внесли толстые колотые доски, сложили двухъярусные нары-лежанки, откидывающиеся столы и продольные, по всей длине стен, полки. Каждый из двадцати метровых бараков был рассчитан как минимум на тридцать человек, что гарантировало тесноту и неудобства для нормального проживания рабочих.

Мужики понимали это из опыта постоянной жизни на приисках, предупреждали нового хозяина, предлагая потратить ещё несколько дней на постройку ещё двух бараков. Однако Дмитрий успокаивал старателей, говорил, что это все временно, на будущий год он развернёт более объёмное строительство, обещал выделить время и средства на улучшение быта. А в настоящее время, ссылаясь на короткое, непродолжительное лето, приказал начинать разработку нового прииска.

За прошедшие десять дней, пока шло строительство, он провёл небольшую, поверхностную разведку. Вместе с Мукосеевым они прошли по берегам Туманихи, по примыкающим ручьям, отмывая на лоток глиняную супесь. И не зря! Почти везде выскакивали значки – есть золото, и в большом количестве. По Грязному ключу, ниже и выше вороховских отвалов, взяли сразу пять самородков, от четырёх до пятнадцати граммов. Поковырялись и вокруг озера, забили три шурфа по полтора метра. Здесь результат превзошел все вообразимые ожидания: три ямы подарили по самородку, сорока шести, семидесяти двух и восьмидесяти граммов! Без всякого сомнения, это были сливки, новые, необработанные рукой человека места. Об этом говорила нетронутая, слежавшаяся за тысячелетия глиняная супесь, которая своим внешним видом отливает – блестит дымчатым шлихом, или, как говорят старатели, потянута смазкой.

Это была невиданная удача, своеобразный сибирский Клондайк, богатое золотоносное месторождение, где благородный металл находился практически на поверхности земли.

Трудно передать выражение лица Дмитрия, когда он снимал с лотка третий, самый большой, самородок. Старатели говорят, что в это время кожа жадного человека, как зеркало, отражает цвет золота, переливается жёлтыми, бурыми, тёмно-зелёными тонами. А это значит, что разум застыл, как холодец, поддался искушению, жадности, а проще говоря, заболел золотой лихорадкой. И как описать мысли и чувства, которые замелькали в голове Дмитрия? В такие мгновения человек теряет свой настоящий облик, воплощается в дьявола! Нет, не в зверя, волка, шатуна или тигра, а именно в дьявола, коварству которого нет границ. В эти минуты человек способен на всё: убить не только друга, но и предать отца, мать, детей, выпить кровь из жил своего брата, и все только ради того, чтобы безраздельно властвовать несметным богатством, держать в руках золото и, пусть недолго, властвовать всем миром.

Из рассказов старателей, охотников очевидно, что золотой лихорадке подвластны только те люди, кто почувствовал вкус денег и власти, кто никогда не делился с другим человеком последним куском хлеба, в ком живет превосходство над другими людьми. Таких единицы, и они обычно в тайге долго не задерживаются.

Так что же сказать о Дмитрии, который воочию увидел под своими ногами несметное богатство? Он хотел, чтобы всё это золото было его и только его! И, как всегда бывает в подобных случаях, когда сделанного не вернуть, горькое сожаление и укор в собственный адрес.

«Какой дурак!!! – думал он про себя. – Самый настоящий идиот!! Болван! Выгреб золото из собственного кармана! Привёл в тайгу захребетников, карманников, свиные рыла! В собственную кормушку. Зачем?..»