Юрий Иванов-Милюхин - Абреки Шамиля [СИ]

— Мы здесь ни при чем, а что слух идет — это точно, — небрежно бросил черноволосый чеченец. — На правом берегу он гуляет который год.

— Лично нам все равно, что прячет ваш сотник в сундуках, — поддерживая товарища, как бы равнодушно пожал плечами мускулистый горец. — В вашей станице мы только проездом.

— Тогда саул бул, джигиты, — поднялся со скамейки казак со шрамом. — Счастливой дороги.

Оба чеченца как по команде развернулись и пошли к коновязи, вскоре послышался торопливый стук копыт, на прожаренную солнцем дорогу медленно осели клубки пыли. Некоторое время на небольшой площади стояла тишина, словно казаки пытались объяснить себе нежданное появление странных наездников. Наконец один из них провел ладонью по лицу и посмотрел вдоль опустевшей улицы:

— А с чего это чечены завели разговор о сокровищах Даргана? — ни к кому не обращаясь, спросил он. — Мы живем здесь и ничего не знаем, а им понадобилось.

— Думаю, чтобы вызвать среди нас зависть, — присел снова на скамейку меченный казак. — Они азиаты, по азиатски размышляют, и станичников решили за своих принять. Надеются, что после этого мы пойдем грабить Даргана.

— Казачья спайка им должна быть известна, — не согласился с более молодым товарищем воин из старой гвардии. — Здесь проглядывается рассчет на другое.

— На какое такое другое? — повернулись к нему.

— Обижать своих никто из нас не помыслит, тут ставка на то, чтобы мы не вмешивались в бучу, которую немирные опять собираются заварить на подворье сотника.

— А если сокровищ и в помине не существует? — воскликнул кто–то. — Братья казаки, здесь что–то не так.

— Я и говорю, обыкновенный рассчет на не вмешательство станичников, потому что семейство Даргановых среди чеченов навело великого шороху, — задумчиво поскреб седые усы гвардеец. — Во первых, ихний главарь Муса горит желанием исполнить обряд кровной мести за деда и отца со своими сестрами. Во вторых, старший сын сотника выкрал сестру Мусы, самую красивую чеченку на всем правобережье, и сделал ее своей женой. А это для джигита — прямого родственника девки — несмываемый позор до конца его дней. В третьих, самого главаря Панкрат оставил без ноги, — станичник погладил заскорузлыми пальцами отполированную до блеска рукоятку шашки. — Младшего сына Даргана абреки увели в полон, выкупа за него еще не назначали, но этого для Мусы мало. Хотя пешкеш, конечно, дорогой, да всех расходов не покрывает. Я прикидываю, что по поводу семейства Даргановых среди бандитов идет не шуточный раздор. Вот и придумал главарь про полные сундуки драгоценностей в надежде на помощь соплеменников.

— Если все так, как ты разложил, то жди больших событий, зазря этот народ среди нас шастать не станет…

Панкрат проснулся от того, что со стороны конюшни донеслось конское всхрапщвание, будто кто–то чужой бродил вдоль рядов загородок и трогал лошадей за морды. Впрочем, это могли быть и хорьки, и лисы, и даже бирюки, на которых станичники упарились ставить силки. Окно комнаты выходило на подворье и все звуки были ясно слышны. Хорунжий убрал с груди руку жены, прошел к поднятой раме, в зыбке сонно всхлипнул ребенок. Усадьбу старался высветить синеватым светом ущербный месяц, от раин с чинарами вдоль забора по просторной площади гуляли неясные тени. Не заметив ничего настораживающего, Панкрат хотел уже ложиться снова в постель, когда внимание привлекло странное поведение собак возле одного из воротных столбов. Стая собралась вокруг чего–то темного, лежащего на земле, она с глухим урчанием терзала его на куски. Он присмотрелся и различил освежованную баранью тушу. Откуда она взялась, или ее специально перекинули через ворота, чтобы отвлечь овчарок от нужного места, было непонятно. Понаблюдав некоторое время за животными, хорунжий протянул руку к стоящей у стены винтовке, приспособил ствол на подоконник. Снова повел затуманенным остатками сна взглядом по сторонам и вдруг заметил, как на противоположном конце двора через забор будто перелетают крупные птицы с большими черными крыльями.

— Ты чего вскочил, али сон растерял? — послышался вялый голос Аленушки.

— Спи, я сейчас, — бросил через спину Панкрат.

— Пойдешь назад, подоткни одеяло под Сашеньку, он его вечно на пол сбрасывает.

— Подоткну, не забуду.

— И мальца в зыбке проверь, намочи ему в молоке хлебный мякиш в тряпоче, пускай пососеть, — потянулась Аленушка. — С мялкой Павлушка крепче спить.

— Пускай спит…

Между тем, птицы быстро приближались к столбам, на которых возвышался курень, скоро стало ясно, что это люди в черкесках. Панкрат оглянулся на жену, сдавленно прошипел:

— Аленушка, буди батяку с Захаркой, у нас снова незванные гости объявились.

На постели тихо вскрикнули и разом голые пятки просеменили в горницу, шлепки замерли в следующей по кругу комнате, за спиной тут–же возникла торопливая возня. Через мгновение мужчины заняли места возле окон, женщины подперли входную дверь колами, приготовились подтаскивать боеприпасы. В ухо Панкрата дохнули теплом, кожу кольнули жесткие волоски от усов, он понял, что рядом отец:

— Абреки? — шепотом спросил Дарган. — Сколько их числом?

— Не считал, они до сих пор через забор перемахивают, — так–же негромко отозвался хорунжий. — Кажись, снова кровники наведались, неймется Мусе за раньше времени пулю схлопотать.

— Словить бы его, да на Петрашку обменять, — помечтал было сотник, сам же забраковал придумку. — Не так. Мусу этого в распыл надо на месте пустить, а на обмен кого из его банды.

— Тут, батяка, не до торгов, — ловя на прицел вертлявую фигуру под стеной хаты, успел обмолвиться старший сын, прижал приклад покрепче к плечу. — Пора разбойникам напомнить, что врасплох нас не застанешь. Отцу и сыну…

Громкий выстрел разбудил ночную станицу и ее окрестности, отозвался эхом на просторных лугах. В глубине куреня закричали дети и быстро затихли, будто понимая всю важность момента. Фигуры под стеной юркнули за столбы, затаились, выжидая удобный случай. Вдруг со стороны, противоположной Панкратовой комнаты, донесся звон разбитого стекла, гортанный голос прорезал домашний полусонный уют, вмялся в кирпичи русской печки, стоящей в ближнем углу горницы. Таким инородным он показался, что хорунжий невольно обернулся назад:

— Там Захарка, — крикнул он отцу. — Батяка, выручай его, а я тут…

— В той спальне Маланья, тетка твоя, а не Захарка, — всхрапнул сотник, одним прыжком домахнул до двери. — Упустил я момент, старый я бирючина. Отцу и сыну…

Из окна в горнице не подпускала никого к дому Софьюшка, она снова была готова ко всему, в одной руке сжимая пистолет, а в другой шпагу с серебряной рукояткой. В свете месяца в проеме рамы отпечатался ее медальный профиль, рядом с ней вертелись дочери Аннушка с Марией. Видимо, запереть их в спальне матери не удалось. В переднем углу мерцали фитилями лампадки, зажженные перед темными ликами на старообрядческих иконах, на столе кто–то успел засветить керосиновую лампу.