Робин Янг - Отступник

Эдуард жадно схватил посох. Выпрямившись во весь рост над коленопреклоненным Робертом, в алой мантии, широкими складками ниспадавшей на пол, он поднял жезл высоко над головой, демонстрируя его своим людям. Драгоценные камни, которыми был инкрустирован посох, засверкали в утреннем свете. Толпа разразилась аплодисментами. Сердце, словно барабан, гулко стучало у Роберта в груди.

Когда приветственные крики стихли, король холодно взглянул на него сверху вниз.

– Вы можете подняться. Мой управляющий покажет ваши апартаменты. Что же до предложения сэра Ричарда, то я обдумаю его.

– Благодарю вас, милорд, – пробормотал Роберт. Он поднялся на ноги, распрямляя затекшие члены. При этом кусок железа, висевший на шнурке у него на шее, выскользнул из складок мантии.

– Что это такое?

Роберт встретил острый взгляд Эдуарда. Его охватила тревога. Словно наяву, он услышал голос Джеймса, умолявшего его быть острожным, но он постарался отогнать от себя дурные предчувствия. Он пока не хотел никому показывать наконечник стрелы, но, раз уж это случилось, не собирался упускать представившуюся возможность.

– Это – наконечник арбалетной стрелы, милорд, которой меня ранили в Ирландии.

Уголки губ Эдуарда вздрогнули, словно от удивления. Оно мелькнуло и исчезло в мгновение ока, после чего стальной фасад невозмутимости закрылся вновь. Но Роберт готов был поклясться, что заметил тень на лице короля.

И он был уверен, что это – страх.

Джеймс Стюарт стоял у окна своих апартаментов и смотрел, как всадники через туннель въезжают во двор замка под железными зубьями опускной решетки. Лошади храпели и фыркали, и пар от их дыхания клубился в утреннем воздухе, а копыта звонко цокали по прихваченной морозцем земле, эхом отражаясь от побуревших от времени и непогоды стен и башен замка Ротсей.

Февральские холода заставили всадников кутаться в подбитые мехом накидки, пряча лица под низко надвинутыми капюшонами, но гербы на их накидках и попонах были Джеймсу хорошо известны. Узнавая их, он испытывал не удивление, а тоскливую усталость.

В дверь постучали. Когда она отворилась, Джеймс обернулся. На пороге стоял его управляющий.

– У вас гости, милорд. Вы примете их?

– Пригласи их прямо в залу. – Джеймс вновь выглянул в окно. Всадники спешивались, передавая коней грумам, подбежавшим к ним из конюшен. – И позови остальных, Алан. Время пришло.

После ухода управляющего Джеймс подошел к столу, заваленному документами. В камине весело и жарко потрескивал огонь, жадно пожирая поленья, сложенные слугами на решетке. Устало прикрыв глаза, он глубоко вздохнул.

Он знал, что этот день неизбежно наступит, хотя и молил Бога, чтобы этого не случилось. На мгновение он позволил себе предаться тоскливому сожалению о том, как все обернулось; о плачевном состоянии, в котором оказались королевство и народ, ослабленные железным кулаком войны, которая все последние годы выжимала из них кровь и жизнь, благосостояние и веру. Фортуна отвернулась от скоттов с тех самых пор, как его вассал Уильям Уоллес принес им славу под Стирлингом. И вот сейчас Джеймс собственными руками собирается задушить последние ростки веры. Только ему была известна тайна: что однажды надежда может еще прорасти из крошечного семени, посаженного в самом сердце Англии.

Встряхнувшись, он направился к двери и, распахнув ее, шагнул в полутемный простор своей главной залы. Свежая солома, рассыпанная по плитам пола, заглушала его шаги, когда он подошел к возвышению. Аромат свежескошенной травы, исходящий от соломы в волнах жара, наплывавших от огромных каминов, напомнил ему влажный летний полдень. Оказывается, и такая простая мысль способна доставить ему печаль. Сенешалю казалось, что летний полдень больше никогда не наступит и будут сменять друг друга лишь сезонные английские кампании, за которыми на обожженные голые поля, потерявшие урожай, придут морозы, и с каждым разом у страны будет оставаться все меньше сыновей, чтобы засеять землю вновь. Тусклый утренний свет сочился в высокие окна, и в косых его лучах танцевали пылинки. Когда Джеймс поднялся по ступеням на возвышение и остановился во главе длинного стола, двойные двери распахнулись и в залу вошли семеро мужчин. Их кольчуги и навершия мечей сверкали в бронзовом свете каминов.

Высокий мужчина, шедший первым, подойдя ближе, откинул капюшон, тяжело ступая по полу. Лицо Джона Атолла было мрачным, и он вперил в Джеймса суровый взгляд. Следом за ним подошел его сын Дэвид вместе с Александром и Кристофером Сетонами. После бегства из Ирландии с братьями Роберта, доставив ему посох Святого Малахии, кузены ненадолго задержались у сенешаля в Ротсее, но по мере того, как шли недели, а от Роберта не было никаких известий, они потеряли покой, не находя себе места. Наконец, доведенные до отчаяния бездействием, они уехали, намереваясь присоединиться к повстанцам в Селкиркском лесу. Очевидно, именно там они и встретились с графом.

– Сэр Джеймс, – коротко приветствовал его Атолл, останавливаясь перед возвышением. – Это правда?

Смысла прибегать к околичностям не было. Никто из них не мог позволить себе роскоши пустых разговоров ни о чем, когда вопрос стоял просто: победа или поражение, жизнь или смерть. Тем не менее резкость Атолла неприятно поразила Джеймса.

– Это правда? – требовательно повторил граф. То, что он был на несколько футов ниже сенешаля, стоявшего на возвышении, отнюдь не уменьшало его властности. – Роберт действительно сдался?

– Сдался?

При звуках этого юношеского голоса Джеймс перевел взгляд с Атолла на Найалла и Томаса Брюсов, которые только что вошли в залу в сопровождении его управляющего. Вопрос задал Найалл.

С тех пор как Джеймс вернулся из Антрима, молодой человек донимал его расспросами о том, почему с ним не приехал его брат, пропуская мимо ушей успокоительные и уклончивые ответы сенешаля, что, дескать, Роберт вернется, как только оправится от ран. Найалл словно бы догадывался, что он лжет. Джеймс ощутил острый укол сожаления, зная, что через несколько мгновений прямой и честный молодой человек больше никогда не сможет доверять ему.

– В Селкирке до нас дошли слухи, – продолжал Атолл. – Говорят, на границе Роберт передал себя в руки англичан. Также говорят, что посох Малахии у него и что он намеревается вручить реликвию и свою судьбу королю Эдуарду, положившись на его милосердие.

– Этого не может быть! – воскликнул Томас, когда они с Найаллом подошли и остановились рядом с Атоллом и Сетонами. – Посох находится здесь, у сэра Джеймса, а мой брат еще не вернулся из Антрима.