Андрей Болотов - Жизнь и приключения Андрея Болотова, описанные самим им для своих потомков  Т. 3

Между тем легко можно заключить, что случай сей принудил тогда перестать стрелять из пушек. И мы насилу–насилу уселись опять по своим местам, и начали продолжать обыкновенную свадебную церемонию, а окончив стол, поевши сластей и конфектов, напившись кофею, и распрощавшись с новобрачными, отправились в свою деревню. Но путь до ней какой ни был короток, и с какою осторожностию мы ни ехали, и тащились почти с шагу на шаг, но не могли и тут доехать по добру по здорову, а надлежало и тут еще случиться с нами беде, и беде всех прочих чувствительнейшей, но за то и самой уже последней. При выезде из Котова надобно нам было переезжать чрез высокой и прескверной мост, чрез устье речки Язовки сделанной. Наша карета переехала–таки благополучно, но под каретою госпожи Пестовой каким–то образом проступилась в прореху одна лошадь, и ну биться. Она смяла было всех лошадей, и стащила самую карету под мост, но спасибо кое–как сию удержали. Но бедная лошадь так себя надсадила и измучилась, что на другой день от того, к великому прискорбию г–жи Пестовой, околела. Но мы рады были, что не сидели сами в каретах, но вышли из них не взъезжая еще на мост, и перешли оной пешком, а то и сами мы на смерть перепугались бы.

Сим кончились все наши беды и напасти, ибо в день бывшего на утрие княжова пира, на которой мы уже все и с боярышнями нашими ездили, не случилось ничего особливого, и мы кончили сей свадебный пир довольно весело и благополучно, а в последующий день, повидавшись с обоими братьями, я потазав их хорошенько за их невоздержность, и пожалев искренно о меньшом, найденном уже в великой расстройке здоровья, поехали мы в свой обратной путь; и нашед у господина Шушерина колесо свое, заново починенное и исправленное, и в благодарность за то у него переночевавши, благополучно на другой день возвратились в Киясовку, и не могли долгое время надивиться совокуплению толь многих несчастных происшествий, случившихся с нами в езду сию; и свадьба сия весьма памятна нам еще и поныне.

Дня через два по возвращении нашем, настал и 38–й год моей жизни. Я препроводил оной первой день, по обыкновению своему, тихомолкою, и празднуя оной духовно; а ко дню имянин моих приезжали к нам и наши молодые с обыкновенным свадебным визитом, и чрез то сделали нам сей день приятнейшим, в которой посетили нас и некоторые из соседей тамошних.

В достальное время тогдашней осени не произошло у нас ничего особливого и замечания достойного, кроме того, что я занимался отыскиванием во всех волостных дачах белого, годного для тески камня, и принужден был для сего объездить все деревни, и обшарить, так сказать, все поля и вершины в оных; но на все мои старания и труды несмотря, не мог никак нигде отыскать оных.

Еще памятно мне, что в сию осень заезжали ко мне многие из прежних, и не только из знакомых, но и совсем незнакомых людей, и отчасти для каких–нибудь надобностей, а отчасти для узнания только меня, и я имел случай познакомиться чрез то со многими совсем мне до того незнакомыми людьми. В особенности же памятно мне, что однажды имели удовольствие при проезде чрез наше село видеть моих прежних сотоварищей в учении, детей генерала Маслова, с которыми учился я вместе французскому языку в Петербурге, у них в доме. Оба они тогда уже так переменились, что и узнать их было не можно. Я, услышав, что они остановились ночевать в селе, нарочно к ним ходил. Но обращение их показалось мне столь холодным н спесивым, что я жалел о предприятом труде, и посидев немного у них, пошел, и перестал об них и думать.

Далее достопамятно, что мы в сию осень основали тут хлебной магазин, по примеру богородского, чрез сбор с крестьян по небольшому количеству с тягла.

В месяце ноябре, имел я опять удовольствие получить из Петербурга, от господина Нартова, дружеское и приятное письмо с приложением XXVII–й части Трудов Общества. В сей части напечатано было продолжение сочинения моего о хмелеводстве со всеми приложенными к нему моими рисунками, которыми я наиболее всех и взбудоражил, и заставил обратить внимание свое к сей части сельского домоводства. И господин Нартов уведомлял меня, что пьеса сия принята весьма благосклонно, и называя меня любезным патриотом говорил: «Не преставайте далее упражняться и сообщать нам свои похвальные опыты. Они вам делают честь, и славу отечеству нашему». Таковая похвала, признаюсь, была мне не только не противна, но щекотала мое честолюбие.

Далее замечания достойно, что около сего времени получили мы первое известие о том великом перевороте во всем нашем отечестве, которой произведен чрез реформу всего нашего внутреннего гражданского правительства, и изданное новое учреждение о наместничествах и всего прочего. Эпоха сия была, по всей справедливости, самая достопамятная во всей новейшей истории нашего отечества, и последствиями своими произвела во всем великие перемены. Мы читали все сие учреждение с особливым вниманием и готовились заблаговременно уже ко всем переменам, долженствующим проистечь от сего важного преобразования.

Вскоре за сим и при наступлении первых зимних месяцев, не столько повстревожен, сколько удивлен я был одним, всего меньше мною ожидаемым известием. Узнал я, не помню уже чрез кого и по какому случаю, что богородицкой управитель, известный господин Опухтин, уже отставлен, а на место его, обещанное князем столь свято мне, определен не я, а некакой князь Гагарин, по имени Иван Иванович, служивший до того асессором или тогдашним воеводским товарищем в Туле. Сперва удивило меня сие известие, и я не хотел было тому и верить; но как оказалось оно достоверным, то, признаюсь, несколько и подосадовал на князя, и сам себе говорю: «Эх! старичок, не сдержал своего честного слова!… не ожидал было я сего от тебя». Но досада моя продолжалась очень недолго, но как скоро узнал я, что помянутой князь Гагарин был ему какой–то недальний родственник, то сказал: «И! рубашка к телу ближе кафтана! И можно ль мне и требовать того, чтоб я предпочтен был его кровному». Махнул рукою и перестал о том и думать а более потому, что я, обжившись в Киясовке, был и сим местом совершенно доволен, и не имел ни малейшей причины ни на что жаловаться. Жалованье получал я довольное, люди все сделались знакомы, трудов было хотя сначала довольно, но я успел уже большую часть из них преодолеть, соседи меня все полюбили, жить нам было не скучно, недостатка мы ни в чем не терпели; а что всего лучше, то от дома своего были очень близко, и могли всегда в оной ездить, когда хотели, и пребывать там сколько желалось. Итак, перенес я с довольным хладнокровием сей неожидаемый со мною случай, и охотно извинял князя в его поступке; а особливо заключая, что без сомнения убедили его к тому какие–нибудь важные причины; ибо по известной мне доброте его сердца, никак не ожидал я от него, чтоб он мог учинить такое несообразное с его честным характером дело попросту; что после действительно и оказалось. И вот что, как я после узнал, произвело сию перемену.