Андрей Болотов - Жизнь и приключения Андрея Болотова, описанные самим им для своих потомков  Т. 3

Сие слово вдруг и равно как молниею проникло всю мою душу, и произвело в ней новую и такую мысль, какой я до того совсем не имел. «Ба! ба! ба! помыслил я тогда: что я, вправду, о том не подумаю? Уже нет ли в самом деле где–нибудь прогалинки между покупными землями?» И тогда вдруг где ни возьмись мысль о Ложечном и речке Панике. «Ба! сказал я сам себе: Нащокинская–то дача приурочена от речки Караваенки только до Ложечного, а не далее, а Голицынская началась с верховья речки Паники, а Паника от Ложечного расстоянием версты три или еще более; так этот промежуток можно почесть и никому еще не проданным! так вот и желаемые вороты». Обрадовавшись неведомо как сей внезапной мысли, сообщил я ее тотчас г. Муромцову, а сей, одобрив ее, и воскликнул: «Ну, вот, на что этого лучше, блого так еще к вашей даче кстати и с нею промежуток сей, как говорите, смежен! Мои бы, право, совет пуститься хоть на удачу на сей поиск, да и поспешить бы тем как можно, чтоб не успели они там отмежевать Нащокину и захватить сей прогалок». — «А что вы думаете? (сказал я), уж в самом деле не приступить ли о том к просьбе?» — «Нечего и медлить (отвечал мне мой собеседник): чем скорей тем лучше!» — «Да вот беда! (сказал я), продадут ли мне еще? ибо мне по числу тамошних моих душ продано полное количество». — «Этакой ты! подхватил господин Муромцов: а разве нельзя просить и купить для перевода туда других и множайших людей из других деревень? И все так–то покупают; так нечего долго думать, приступай–ка мой друг с Божиею помощию к делу; а хотя б и заупрямились, так сотенку сему молодцу в руки, да старику–то сотенки три–четыре, так в миг и скипит тысячка десятин». — «Я бы и за полторы не постоял, сказал я: естли б только пошло дело на лад. Тысяча десятин и не того стоют! Я бы и Бог знает как обрадовался».

В самое то время как мы сие говорили, и подойди к нам, равно как нарочно, секретарь Соколов, и дружески спросил: о чем мы разговариваем? «Что! сказал ему на сие г. Муромцов Андрей Тимофеевич все горюет о том, что у него земли мало!» — «Как мало? подхватил Соколов: да у него есть купленная, которую он получит верно». — «Да что это, этой ему и на квас мало!» сказал г. Муромцов. — «Ну, так для чего ж не покупает он у нас себе еще более?» — «Ах, батюшка, Иван Алексеевич! подхватил я: о том–то у нас и слово. Вот сделали бы вы мне милость и на век одолжили, естли б помогли мне в том». — «Зачем дело стало? сказал г. Соколов: блого сам Анисим Титович к вам так благосклонен. Да где ж бы вам и сколько купить хотелось?» — О том–то у нас, сказал я, и разговор был; нельзя ли, батюшка, мне тут же как–нибудь прильнуть, где продана Пашкову на имена разные? — «Не знаю, подхватил секретарь, об этом надобно подумать. Но есть разве тут за учиненными им продажами еще лишняя?» — «Есть, батюшка! и очень еще много, и против самых моих земель есть кусок, никому еще не проданной, и с меня было бы уже того довольно. — «А сколько бы вам хотелось?» — Десятин хоть бы тысячу. — «Ну, так зачем же дело стало? просите; а того бы еще лучше, поговорить бы вам о том лучше наперед с Анисимом Титовичем, и как скоро будет на то его воля, то мы в один миг вам ее сварганим!» — «А я бы, батюшка, был обоим вам благодарен за то, сказал я потихоньку и пожал ему руку». Соколов мой тотчас догадался, что сие значит, и в тот же миг мне сказал: «Право, нечего бы и медлить, пожалуйте–ка вы завтра поутру ко мне: так бы мы начеркали и челобитную о том».

Не могу изобразить, как обрадовался я, видя от секретаря такую к себе благосклонность, и подивившись нечаянности сего случая, натурально не стал и действительно медлить, но в следующее ж утро полетел к секретарю; и как я ему без дальних обиняков обещал наверное сотню рублей за вспоможение, то в один миг придумано, как и расположить все это дело, и начеркнута черная челобитная; а с нею в тот же час полетел я и к г. Князеву.

Сей принял меня, как знакомого уже человека, с отменною благоприятностью. Но благосклонность его еще больше увеличилась, когда поднес я ему сочинения моего книжку «Детскую Философию», о которой мы в прежнюю бытность мою у него с ним говорили и которую ему очень видеть желалось; почему я тогда ж велел переплетчику один экземпляр оной переплесть в наилучший переплет, и как она около сего времени была уже готова, то я, взяв ее с собою, при сем случае его ею и подарил, и сей ничего незначущий подарок заменил мне несколько сот рублей. Князев был им очень доволен и поблагодарил меня за него, а потом, поговорив со мною кой о чем относящемся до наук и литературы, спросил наконец меня, что делается теперь в межевой по моему делу. А сие и подало мне повод приступить к нему с новою просьбою и сказать:

— Что, батюшка, Анисим Титович? дело мое по милости вашей идет с успехом. Но я не смею вас, батюшка, утруждать еще одною просьбою! на век бы вы меня одолжили и заставили б не только меня, но и всех потомков моих имя ваше благословлять. — «Что такое?» спросил меня Князев. — Земельки та сей, отвечал я, для меня чрезвычайно мало: такое несчастие, что все мои небольшие деревнишки везде малоземельны и оттого бездоходны; итак, не можно ль вам сделать милость и продать мне еще земли, на которую бы я мог всех лишних людей перевести? — «Для чего не продать? подхватил он: да где ж бы вам хотелось?» — Ежели б милость сделали, так тут же бы, где продана господину Нащокину и прочим. — «Да разве есть там еще оставшаяся за продажею?» спросил он. — Есть, и довольно еще много! — «Очень хорошо! а сколько б вам хотелось?» — Десятин хоть бы тысячу, ежели б была только ваша милость. — «Изволь, сударь! изволь! (сказал он усмехнувшись), с удовольствием вам и это сделаю, а подайте только о том челобитную».

Удивился я такому скорому обещанию, и поехав от него с неописанным удовольствием, в тот же день написал челобитную и подал, прося, чтоб повелено было мне и отмежевать ее тому же самому землемеру. А назначил я в просьбе моей самый тот прогалок между верховьями Ложечных буераков и речки Паники. И как секретарю сотенку рублей бумажками в руки всунул, то полетело и сие мое второе дело так скоро, что догнало почти первое.

Совсем тем, как по поводу сей моей вторичной и новой просьбы надобно было вновь начинать и производить все дело по обновленному порядку, то необходимость уже заставляла меня вооружиться терпением еще на несколько дней, и прожить в Москве неделю–другую лишнюю. Но сие терпение было для меня уже сноснее, ибо было чего уже дожидаться; новое сие предстоящее приобретение было таково, что я сам себе почти не верил, и имел причину дочитать то опытом особого божеского ко мне благодеяния, и благодарить его за то.

Итак, покуда дело сие производилось употреблял я все праздное мое время на разъезды по моим друзьям, родным и знакомым, и не было ни одного дня, в которой бы я обедал или ужинал дома, а либо у старика своего князя, либо у г. Афросимова, либо у Павлова. Кроме сих, был я несколько раз и у друга своего г. Салтыкова. Но ни у кого я так часто не бывал своего командира князя, которой всегда бывал мне рад как родному и интересовался моим делом так, что хотел знать всякой день, что у нас делается. Благосклонность его ко мне была так велика, что не успел он услышать, что мне обещали продать еще 1,000 десятин земли, как порадовавшись тому, спросил меня: не вознадобятся ли мне для сей покупки деньги? и как скоро я сказал, что конечно вознадобятся, и что я, не зная такого благополучия, ими с собою не запасся, то сказал мне, чтоб я о том не заботился, а брал бы у него сколько мне надобно будет, а возвратил бы ему их при удобном случае. Сим избавил он меня от забот по сему предмету, и я действительно получив тогда их, тотчас в казну за землю 1,000 рублей и с следующими пошлинами и внес.