Андрей Болотов - Жизнь и приключения Андрея Болотова, описанные самим им для своих потомков  Т. 3

— Хорошо! сказал я, и хотел было подниматься, чтоб ехать, но он удержал меня на креслах, воскликнув: «Да постой же, ради Бога! хоть чашку кофея у меня выпей, вот тотчас подадут его! и тотчас закричал! Малый! кофей скорей!»

Между тем, как я, осевшись, стал дожидаться его кофея, сказал мне Новиков: «А на меня знаешь ли, братец, какое горе: нынешняя московская болезнь загуляла и к нам в типографию, и возможно ли: сею ночью целых шестьдесят человек вдруг занемогло и лежат все повалкою; не знаю что я делать и боюсь, чтоб не остановилось все дело!

— О! это безделка!…. и ничего не значит (сказал я). Всех их можно в один миг вылечить и хорошо, что вы мне это сказали!

— «Ах, помилуй, братец, скажи ради Бога, чем? (подхватил г. Новиков), ты меня очень одолжишь тем!»

Тогда рассказал я ему то, что случилось и с самим мною, и с людьми моими, и как я и себя и их вылечил своим декоктом.

Господин Новиков обрадовался неведомо как сие услышав, и не успел начать у меня о сей травяной смеси и о употреблении оной расспрашивать, а я ему рассказывать, — как в самую ту минуту растворяются двери и входит к нам штаб–лекарь, за которым г. Новиков посылал по самому сему случаю нарочно.

— «Ах, вот кстати и Карл Иванович! (воскликнул Новиков, его увидев). Что, братец! У меня вся типография больна! и человек шестьдесят лёжкою лежат. Сделай милость, посмотри их».

— «Я был ужа там, я видаль всех их. Эта нонишна болесть, но мы не знаить што делать. Ум наша не стала, завтра положили уж бить обща собрания всех медиков и консилиум о том, што лучше делать и чем лечить».

— Да вот, Карла Иванович (сказал на сие Новиков): я сейчас услышал о верном лекарстве от этой болезни. Вот Андрей Тимофеевич и сам над собою и над людьми своими испытал, и в одни сутки вылечил всех их. И нельзя ли, братец, прописать вам самые сия травы для типографщиков моих?»

Штаб–лекарь взглянул на меня гордо и равно как с пренебрежением и изволил улыбнуться; однако из уважения к г. Новикову сказал: «Пожалуй, пожалуй, когда вам то надобь…. А как эта трав називайт?» спросил он меня также с нескольким пренебрежением.

Тогда назвал я их так, как они у них в аптеках по–латыни называются — herbа Betonicа, foliis Sаlviae и flores Chаmomillа, то есть, буквица, шалфей и ромашка.

— «А препорц?» спросил он меня далее.

— Первой две, а последних по одной горсти, сказал я.

— «А употребление?» спросил он.

— Варить в воде и, подсластив медом, пить горячее поболее на ночь.

— «О, это карошь! карошь! сказал он: трав добра, можно прибавляйть немножко лаврова лист».

— Пожалуй, сказал я, это не помешает, но они и без него хороши. И дал ему волю писать рецепт свой, а потом, подтвердив г. Новикову, чтоб он в особенности постарался, чтоб все больные напоены были сим отваром на ночь погорячее и побольше, распрощался с ним и поехал.

Но, куда ж? Прежде всего полетел я в немецкую книжную лавку к г. Ридигеру и ну рассматривать у него каталог и искать в нем и замечать экономические книги, какие мне нужны были для почерпания из них для журнала моего материл. И как попался мне на глаза Яблоновского «Натуральный лексикон» и один маленький и особый трактатец о шалфее, то, купив их, поскакал домой; и как случилось мне ехать мимо одного часовщика и я давно нуждался хорошими карманными часами, то вздумал заехать к нему и прибавленные мне 50 рублей употребить на покупку оных, и счастие привело меня тогда к часовщику очень честному, снабдившему меня за 45 рублей такими часами, которых верностию и крепостию был я после весьма доволен.

Возвратясь на квартиру и отобедав, не поехал я уже в тот день никуда, как меня ни подзывали мои домашние, а без дальнего отлагательства, выбрав себе тепленькой уголок и усевшись в кабинете подле печки, ну черкать и сочинять первый лист для продолжения журнала, и поработав до поту лица, как в тот день и вечер, так, вставши поранее, и в следующее утро, успел не только его, но и другой еще лист намахать, и как ободняло гораздо, то и повез его к Новикову.

Г. Новиков, увидев меня, вынимающего манускрипт мой из кармана, воскликнул даже от удивления: «Как! (сказал он), неужели уже и готов?»

— Не только один, отвечал я, но и целых два, и посмотрите, годятся ли?

— «Прекрасно! прекрасно! сказал он, прочитавши. Ну, братец, только тебе и издавать сего рода журналы! Не думал я никак, чтоб у тебя так скоро поспели. Покорно и препокорно благодарю. А я тебе чудо расскажу: ведь твой декокт истинные чудеса натворил; ведь типографщики мои все опять здоровым–здоровёхоньки и работают уже опять. А штаб–лекарь оцепенел почти от удивления о его превосходном действии, и сию только минуту без памяти поскакал в свой общий консилиум сказывать сие чудо всему своему медицинскому факультету, и теперь все они бессомненно примутся больных своих лечить декоктом твоим. Но жаль, что немчура сей верно поставит то на свой счет и расхвастается, что он это лекарство выдумал».

— Ну, пусть его! сказал я, а только бы люди–то вылечивались им.

Он и подлинно произвел тогда в Москве превеликую пользу и не осталось во всей ней, ни в аптеках, ни в травяном, ряду ни листочка буквицы, шалфея и ромашки. Все их дочиста выкупили и пред аптеками только и видны были кучи людей, требующих трав сих для лечения.

Сим образом успели мы с г. Новиковым перевернуться и издаванию журнала моего не сделать перерывки и остановки. И как, по счастию, выдача первого нумера газет случилась не в самый первый день нового года, то и было еще время первой лист набрать и напечатать, и он поспел к присовокуплению его к газетам.

Но сим окончу я и все повествование мое о 1781–м годе, сказав вкупе, что я есмь ваш, и прочее.

(Декабря 22–го на 1809 года).

ПРЕБЫВАНИЕ В МОСКВЕ И ПОТОМ ЖИЗНЬ В БОГОРОДИЦКЕ

1782 ГОД

ПИСЬМО 209–е

Любезный приятель! Таким образом 1782–й год начали мы препровождать находясь в Москве, в которой никогда еще мы так долго не живали, как в сей раз. Весь тогдашний рождественский мясоед провели мы в оной и захватили даже и всю почти первую неделю Великого поста. Итак, пробыли мы в оной более шести недель. Все сие время провели мы довольно весело по нередким разъездам по всем нашим друзьям, знакомым и родственникам. Частые свидания с бывшими опять в оной моими племянницами Травиными, принимание и угащивание у себя и их, и приезжающих к нам других гостей, нередкие бывания в театре доставляли нам и удовольствий довольно; однако было множество и хлопот и сует для всех нас. Надлежало отыскивать танцмейстера и нанимать его учить и дочь мою и сына танцеванию, который и ездил к нам почти всякий день и производил свое дело. Надлежало не один раз бывать в рядах и покупать разные покупки, а особливо жене моей, старавшейся уже о закупании многих вещей, нужных для моей дочери. А мне не только заниматься сочинением материи для начатого продолжения моего журнала, но частехонько бывать у обоихъ князей Гагариныхъ, и к молодому ездить, как к своему командиру по должжости, и трактовать с ним о многих делах по волости; а к старому — для навещения его в скуке и просиживании по прежнему с ним вечеров целыхъ. Однако, в сей раз я к нему уже не так часто ездил, как в последнюю мою перед сим бытность в Москве. С одной стороны и увеличивающаяся уже час от часу его слабость, лишающая его прежней охоты к говоренью, а принуждающая лежать более уже молча на канапе, а меня заставляющая придумывать все, что можно к занятию его разговорами — делала мне сии вечера уже скучнейшими; а с другой — и самая отдаленность от его дома моей квартиры поудерживала меня от частой езды к нему, хотя он и в сей раз столько же всегда мне рад бывал, как и прежде, и обходился со мною по прежнему очень дружелюбно и ласково, и всякий раз не упускал, чтоб не поблагодарить меня за посещение его в старости и в скуке.