Андрей Болотов - Жизнь и приключения Андрея Болотова, описанные самим им для своих потомков  Т. 3

Он показывал иностранные семена трав и дарил меня несколькими из оных. А мне удалось прельстить его рассказыванием о новой моей экономии с хмелем и довесть до того, что он просил меня сильно о записке и рисунке, как делать из него беседки. Одним словом, мы ознакомились с ним уже гораздо и обходились просто, так что я им был очень доволен.

В рассуждение моего определения говорено было мало, а только утвержено, чтоб мне ехать туда и поспеть к 20–му числу тогдашнего ж месяца. Наконец хотелось мне еще сколько–нибудь выведать и для того вздумал я, прощаясь с ним, спросить его, долго ли он меня там продержит?

Тогда видно было, что он сего вопроса не ожидал, и потому, смутясь, ответствовал мне, что это состоять будет в моей воле.

— Дней пять или шесть, — говорил он, но тотчас, запнувшись, повторил: — Да что о том говорить! то–то там узнаем, пойдет ли Опухтин в отставку, и тогда я вам уже и скажу.

С сим расстался я тогда с князем, оставшись опять в неизвестности; но правду сказать, дальнейшего изъяснения и требовать от него было не можно. Я доволен был и тем и положил к 20–му числу поспешить в Бобрики.

Возвратясь на квартиру и пообедав, принялся я за письмо. Не было еще от меня ответствовано г. Нартову на оба его последние письма. Я медлил для того, чтоб уведомить его вкупе и о последствиях и успехе его рекомендации, почему привез с собою и все окаменелости, чтоб отправить к нему из Москвы по почте.

Я написал к нему длинное письмо, благодарил его за письма и книжку, уведомлял о посланных каменьях, описывал целебную силу бисерного камня, которого несколько штук также к нему послал, и, наконец, уведомлял о происшествиях, бывших у меня с князем, и кончил препоручением себя в дальнейшее его благоприятство.

Что ж касается до каменьев, то послал я к нему все лучшенькие, какие у меня были, как кремниевые проросли, так и прочие, и наклал ими ящик в целый пуд весом.

Как время мне еще осталось, то вздумал я и другое дело сделать, а именно, написать краткую записку о хмелеводстве, желаемую князем, и доказать ему тем мое усердие и готовность к услугам, и успел начеркать вчерне в тот же еще вечер.

Поутру на другой день прежде всего принялся я за переписку набело моей записки; я присовокупил к ней на особом листе рисунки столь хорошие, сколько мог без циркуля и линейки, а одним пером начертить их в скорости.

Сию записку рассудил я послать с человеком, а сам пошел в ряды искупать последние покупки, потом отослал письмо на почту, а после обеда ездил к Хитрову благодарить, но не застал дома.

Между тем дожидались мы из деревни лошадей для своей кареты, но как их еще не было, а нам надлежало поспешать, то в прибавок к своим наняли мы еще пару лошадей и успели еще в тот же день из Москвы перед вечером выехать.

Сим окончу я мое письмо, превзошедшее уже свои пределы, и, пожелав вам всего доброго, скажу, что я есмь, и прочая.

Декабря 9–го дня 1808 года.

ЕЗДА В БОБРИКИ

ПИСЬМО 159–е

Любезный приятель! Таким образом, кончив свои дела, отправились мы из Москвы и поехали опять в свое жилище с превеликим обозом; ибо вместо прежних трех повозок было с нами три кареты, коляска и две кибитки, так что весь наш кортеж походил с наружного вида на княжеский, а в самом деле был очень смешной. Все наши кареты и коляски запряжены были попарно, и на всех сидели только кучера, а лакеев позади их был только один–одинехонек. По счастию, стояла тогда сухая погода, и ехать было нам хорошо.

Подробным описанием сего нашего кратковременного путешествия не хочу вас никак обременять, а скажу только, что никогда в дороге не чувствовал я столько удовольствия, как в сей раз; однако не думайте, чтоб производило оное свидание и переговор с князем и лестные какие–либо надежды. О нет! Радоваться слишком мне не было еще причины, а удовольствие доставляла мне купленная мною в сей раз в Москве новая книга, славная поэма господина Битобе «Иосиф» {Поль–Иеремия Битобе — автор поэмы «Иосиф» (1763 г.) французский поэт (1732 — 1808). Поэма в прозе «Иосиф» пользовалась в свое время большим успехом.}.

Сию–то книгу читал я, лежучи спокойно на перинах, в большой новокупленной своей карете; и как вся она наполнена трогательными сценами, то по чувствительности своей не мог я читать ее, не утирая множества раз текущих из глаз моих слез, душевным удовольствием производимых.

Мы провели в сем пути не более полутора суток и приехали 15–го числа мая около–полден благополучно в свое любезное Дворяниново. Тут, как легко можно заключить, все домашние мои ожидали меня с великим нетерпением и, встречая нас, думали услышать от нас целые горы вестей радостных. Но, узнав все, принуждены были и они также умерить свои лестные надежды и вооружиться терпением в ожидании, что произойдет от моей дальнейшей езды в Бобрики.

Я застал у себя детей не очень здоровых. Сын мой Степан, которого я оставил больным в горячке, выздоровел; напротив того дочь лежала в сильной сыпи, а маленькой сын мой Павел был при смерти почти болен жестоким кашлем. Самый племянник мой был также нездоров и лежал сыпью болен.

Но меня все сие не весьма перетревожило. Предав однажды всю жизнь свою и все обстоятельства до ней относящиеся в полную волю, покровительство и распоряжение моему Богу, мог я очень способно сохранить душевное спокойствие, в надежде и уповании на его покровительство и в удостоверении, что он ничему без святых своих причин произойтить не попустит.

Поелику мне, в рассуждении приближающегося уже срока, назначенного к приезду в Бобрики, никак не можно было пробыть долго дома, ибо оставалось всего только пять дней; то, судя, что доведется мне пробыть в доме не более дней двух или трех, спешил я делать в доме все нужные и распоряжения и приказания на случай моей вторичной отлучки от дома, и думал воспользоваться к тому теми остающимися немногими днями; но не то вышло, что я думал, а мне предназначено было сделать еще одно дело, от которого могли проистечь небезважные следствия.

Еще в самой тот же день прислан был человек от г–жи Щербининой с просьбою, чтоб приехать нам к ней на утрие обедать, и мне как ни было недосужно, но не можно было ей в том никак отказать. Итак, ездили мы к ней и употребили целый день на езду сию и нашли у ней опять немалое собрание.

У г–жи Щербининой был тогда зять ее, г. Наумов, с дочерью и братом, и еще некто молодой человек Коробьин. Был также тут и сын ее, Андрей Евдокимович, бывший мне отчасти знакомым. А из госпож была наша родственница, г–жа Арцыбышева из Душков и г–жа Ладыженская.

С помянутыми мужчинами скоро у нас речь зашла о науках. Все они случились быть люди ученые или полуученые, или такие, которые в состоянии были говорить о науках. Они окружили меня и неведомо как любопытствовали узнать обо всем мои мнения.