Борис Климычев - Сибирский кавалер [сборник]

— Видел ли ты, старый хрен, две черные кареты? — грозно спросил Зиновий Иванов-третий. — Кто тут на тройках проезжал, какие дьяволы? Ответствуй живо!

— Только белые ангелы в белых каретах! — отвечал старичок, сияя голубыми глазами.

Иванов-третий пообещал упрятать старика в ямшоную яму, закричав:

— У тебя, подлеца, поди и пашпорта нет! Чем личность свою удостоверишь?

— Вот они и удостоверят! — сказал старичок и подвел сыщиков к крохотной часовенке, которую было невозможно сразу разглядеть за кустом черемухи. Часовенка была сложена старичком из камня, который был собран по берегам ручьев. Перед иконой Зосимы и Савватия Соловецких, святых покровителей пчеловодства, теплилась лампадка…

Тем временем, по распоряжению Девильнева, итальянцу Карло Гамбуцци был передан на берегу Томи длинный приземистый сарай, где раньше хранился чай. Итальянец нанял рабочих, которые починили потолок и стены, исправили печи. Соединили вместе военный и пожарный оркестры, и Гамбуцци стоял за пультом с узорной тросточкой, репетируя музыку к «Роланду»:

— Престо! Престо! Темпо! Форте! Пиано! Дьяблло! Пианиссимо!

В качестве статистов для первого спектакля набрали рослых казаков и солдат, нарядили их в фанерные, окрашенные серебристой краской латы.

Капитан Андрей Андреевич Балабошин, герой Кавказа, двухметровый мужик, стало быть, ему и Роландом быть. Уж так старались Карло Гамбуцци с женой, давая Балабошину уроки актерского мастерства! Могуч, велик и грозен он в своих бутафорских доспехах, но слова запоминать — не горазд.

И вот в главнейших местах города Томска на щитах художники начертали:

«Единственная в мире! Миланская академия музыкальных искусств! Опера Антонио Вивальди и поэта Ариосто. «Неистовый Роланд». В двух картинах. Только два вечера. Только для особливой публики!»

Над свинцовой Томью уже порхали миллионы белых мух. Река текла как бы недвижно и беззвучно. Так бывает перед ледоставом. Воздух был промозглый. Деревья без листвы торчали голые, как скелеты. И по-осеннему черный вечер в закоулках Томска навевал тоску.

Тем призывнее сияли плошки возле бывшего старого сарая, тем заманчивее казались звуки настраиваемых труб, флейт и скрипок. Опера! Слово-то какое! Опера, здесь, в Сибири? В тайге? Да вы что? А что это такое?

Некоторые и знали, да забыли, а иные и не знали никогда. А мужчин в городе в пять раз больше, чем женщин. Казаки, солдаты, офицеры, чиновники, холостежь сплошная. Как убить вечера, долгие, промозглые, тоскливые? А тут — опера!

В сарае раскалились докрасна две железные печи. Тепло. Сиденья первых рядов покрыты оленьими шкурами для тепла и удобства. И на этих сиденьях восседают, конечно, комендант Девильнев, его всегдашний спутник на гуляньях отставной каптенармус лейб-гвардии Севского полка Григорий Ефимович Якимовша, инженер-капитан Сергей Плаутин, прапорщик-архитектор Петр Григорьев. Люди-то всё какие! Можно сказать, столпы вселенной! Во втором ряду расположились городской голова Афанасий Иванович Данилевский, купцы Иван Васильевич Губинский, Андриан Григорьевич Пырсиков и Михаил Алексеевич Мыльников, Петр Федорович Шумилов. Сидела и вдовая купчиха Рукавишникова. Черная шаль на её голове, вроде как в трауре не только по мужу, но и по исчезнувшей дочери. А вот надо ей идти в греховный дом грез.

Впрочем, если бы кто упрекнуть вздумал, то и ответить бы что нашлось. До Томска из столицы журналы доходят. И пишут в журналах тех, что сама матушка государыня императрица Екатерина Вторая такого дела не гнушается, бывает в теятрах, да еще и сама пиесы для них сочиняет. В тиятры ходит и княгиня Екатерина Романовна Дашкова. Так почему же и купчихе не последовать их примеру? Правда, духовных лиц в зале не было видно. И то правильно. Тут — светское, а там — божье. Пословица ведь правильно говорит: не стоит смешивать божий дар с яичницей.

В задних рядах сидел народ попроще. Среди ремесленников, крестьян уселись и Горемир с Еремеем и Мартыном Белым. А чтобы их сыщики не выследили, обрядились они в разные парики. Горемир к тому же один глаз черной тряпицей закрыл, Еремей щеку платком подвязал, будто зубы болят.

И грянула музыка! И запел солист. Нерусский негоциант в высокой чалме Калина Ярмонович Касимов ухватился за голову и запричитал:

— Вай-вай-вай! — как воет! Как шакал в степи! Вай-вай!

Купца Касимова в шутку нарекли Калиной, ибо любил он эту ягоду пареную есть. Да так за Калиной это имя осталось всерьез, так и в документах писался. А в оперу пришел, потому что другие купцы пришли. Впервые попал на такое музыкальное чудодействие. Изумлен был силой звука, грохотом барабанов, голосами певцов.

А под музыку перед зрителями развертывались картины мужества, верности, коварства и самоотречения. Державный император франков великий Карл семь долгих лет сражался с маврами в Испании. Его войско взяло приступом все башни и покорило все грады. Но Карл не знал коварства сарацинов, нарушивших заключенный с ними мирный договор.

Роланд, собрав свое войско, спускается в ущелье. Он слышит рокот барабанов и провожает взглядом уходящих на родину воинов.

Лишь дойдя до границы Франции, Карл слышит рог Роланда, он понимает, что предчувствия его были не напрасны. Роланд один на поле битвы, кровью покрыто лицо, ясные его глаза замутились. Он падает и перед кончиной видит образ прекрасной Франции. Ночью во тьме мавр бесчестно поражает умирающего героя мечом.

О! Как негодует зал! Все забыли, что сидят в старом рыбном сарае. Что Роланд, это вовсе не Роланд, а далеко не юный капитан Андрей Андреевич Балабошин. Но как он трубил в рог! Даже плошки и свечи в зале от этого погасли. А мавра играл настоящий негр, и когда он зарезал своим деревянным мечом несчастного Роланда-Балабошина, Горемир вскочил, сорвал с себя парик и повязку и заорал:

— Бей басурмана!

И стал пробираться ближе к сцене. Тотчас от двери отделились сыщики Адам Кучевский и Зиновий Иванов-третий. Они узнали Горемира, это была ниточка, за которую если потянуть, то, может, и весь клубок в руках окажется. Дед Горемир, поняв, что рискует вновь попасть в яму, возбудился, что бывало с ним всегда в случае крайней опасности. Он швырнул свой посох и сбил разом несколько свечей. Затем, прыгая как козел через ряды, матерясь, плюясь, он ухватил Еремея за ворот и пригнул к земле:

— Лезь под скамьи, ползи за мной, ползи, змей, загрызу! Роланд! Этого бы Роланда хреном бы по лбу! Трубить небось надо было раньше, пока этот ихний Карла во Францию еще не ушел!

Они быстро пролезли под скамьями к противоположной стене, оторвали гниловатую доску, скользнули в щель. Воля! Темень, стынь.

— Мартына скрутят? — спросил Еремей. И тут же из темноты раздалось: