Николай Зарубин - Надсада

— Ты, Володька, и в самом деле Наполеон местного пошиба, — не удержался Николай. — Вот уж никогда бы не подумал, что ты в своей голове вынашиваешь такие планы. С тебя можно молодого Никиту Демидова писать…

— Никита Демидов был простым кузнецом, а я — человек об-ра-зо-ван-ный. Замечаешь разницу? — с некоторым чувством собственного превосходства откликнулся Белов.

— Что до понимания столичными чиновниками значения богатств Сибири, то в этом ты глубоко заблуждаешься. Ведь именно в Сибири в двадцатом веке развернуты самые грандиозные стройки века. И что же: это случайный факт? И потом, время личности в истории отходит на второй план. Сейчас иные экономические и социальные реалии, иной уровень мышления и подхода к конкретному делу. На мировом рынке сегодня господствуют корпорации, монополии и, если хочешь, кланы. Советский союз можно представить в виде законченной самодостаточной модели мощной многоотраслевой корпорации, защищенной от посягательств извне не менее мощной, хорошо организованной системой, безопасности. Потому наша страна и противостояла всему капиталистическому миру.

— Нужен ли он был кому-нибудь такой мощный и неделимый? Может, надо было разредить его на куски и кусочки и дать людям жить, как живут на Западе капиталисты?

«Вот она, западная зараза, и сюда, в глухое Присаянье, проникла. Чиновник-то и в мозги его успел нагадить…»

— И почему ты так уверен, что финансист твой очень приблизительно себе представляет, какие богатства таят присаянские глухомани? — продолжил Николай. — Что ж ты его за дурака-то держишь? А вот я даже уверен, что он лучше нас с тобой знает цену хоть тому же кедру. Тут что-то не так, не та-ак… Ты вот подумай: человек ехал такую даль только затем, чтобы поохотиться в присаянской тайге. Он что: не мог поохотиться где-нибудь поближе к Москве?

Николай замолчал, раздумывая, потом вдруг будто встрепенулся, хлопнул себя по лбу:

— Вспомнил! Как же я сразу не догадался…

— Ты это о чем? — глянул на него Владимир с недоумением.

— А вот о чем. Когда последний раз ездил домой в Москву, между делом прочел интересную статью, которая, если мне не изменяет память, называется «Новый взгляд на передел собственности». В ней рассказывается о том, что сегодня богатые люди отправляют умных, ловких и, конечно, знающих людей в сибирские и дальневосточные глубинки на своего рода разведку и хорошо те поездки финансируют. Отправляют с тем, чтобы знать обстановку на местах, где эти богатые люди намерены иметь в недалеком будущем свой экономический интерес, связанный с брошенными заводами, шахтами, рудниками и так далее, а заодно и с ценными месторождениями, какие были разведаны в советское время. Ты ведь не станешь отрицать, что в разные годы по всему Присаянью проводились капитальные изыскания с бурением и взятием проб, — мне об этом отец рассказывал. А коли проводились, значит, существуют четкие карты с нанесенными на них обозначениями месторождений. И карты эти не пылятся где-нибудь в архивах, а изучаются досконально с привлечением специалистов соответствующего профиля. Иными словами говоря, скрытно от глаз общественности идет дележ той собственности, сосредоточенной в том числе и в присаянских глухоманях, которая в недалеком будущем, при соответствующих вложениях, будет приносить солидный доход.

— Верно, была у него некая карта наших мест, и он, бывало, внимательно ее разглядывал. Мне же говорил, что, собираясь в поездку, выпросил ее в одном геологическом управлении, чтобы иметь хоть какое-то представление о местах, куда собрался ехать. Я этому не придал значения…

— Вот видишь, видишь… — волновался Николай. — Эти люди ничего за просто так не делают. А не просил ли он тебя свести его в какое-нибудь конкретное место?

— Не просил, но расспрашивал о многом: о населенных пунктах, о коренных жителях Присаянья, о том, что добывали здесь в ранешные времена, какие промыслы были присущи местному населению, о неких легендах, какие в ходу среди старожилов. Да мало ли о чем шел разговор у костра или в зимовье, когда идет дождь и надо выждать время.

— И, конечно, очень много вы говорили о том, что в сегодняшних обстоятельствах человек должен брать от государства все, что плохо лежит. Не возьмешь ты, возьмет другой. По известной поговорке: кто успел, тот и съел. Так ведь?

— Примерно так. И что в том плохого? Ты же знаешь, как бывшую народную собственность в считаные годы буквально порвали на куски и — съели. Я тоже хочу получить свое.

— Эту заразу тебе тот финансист в мозги вложил? Но если бы в мозги, то еще ничего, поправимо, — он душу тебе перевернул, загадив в ней все то лучшее, что было вложено и родителями, и воспитанием, ведь тебя никто не учил так вот мыслить? Нам, Володя, нужна Родина, им, кроме денег, ничего не нужно. И не гонись за ними — не угонишься. Не пустят тебя они в свои ряды, потому что ты — иных кровей, иного замеса, иного социального слоя, если хочешь. Ты для них — быдло, плебей, человек низшего сорта. Но ты для них — человек не случайный. Ты один из тех, кто может развернуть дело здесь, на конкретном месте. Кто хорошо знает местные условия, людей, кто обладает всеми качествами первопроходцев. А там и они подоспеют. Съедят, как ты выразился, и тебя, и тобой начатое, во что ты успеешь вложить свои ум, деньги, энергию. Это, Володя, хищники, и такие хищники, какие будут похлеще тех, что обитают в тайге. Это умные, расчетливые, коварные, безжалостные хищники, которые в достижении своих целей не остановятся ни перед чем. И никто не спасется от их зубов. Никто не защитит, потому что они сами — и закон, и власть, и наместники Бога на земле — таковыми, по крайней мере, они себя мнят. Но если бы только мнили, то еще можно было бы как-то от них оградиться. Они — действуют, проникая во все сферы общества.

— Мне на них — плевать! — воскликнул Владимир в раздражении. — Пусть думают, что они умнее меня, а я буду делать свое дело. И деньги сотворю даже из воздуха — вот хоть из нашего таежного воздуха, который чище, чем где-либо. И в нужный момент я их всех подомну под себя. А сейчас мне нужен мой кусочек пирога, потому что надо во что бы то ни стало, в самые кратчайшие сроки наработать стартовый капитал. И тогда уж никто мне не будет страшен.

Он изогнулся, сделал страдальческое лицо, протянул вверх ладошкой руку, будто просит милостыню.

— Отда-айте мне мой ку-у-со-о-че-эк пи-и-ро-о-га-а…

— Да ты еще и доморощенный артист, — усмехнулся Николай. — А с такого артиста чего и ожидать, кроме кривлянья… Но я думаю, ты сам себя не знаешь. Не знаешь, на что способен, и я имею в виду, конечно, те добрые начала, которые вложены в тебя и матерью с отцом, и пришедшими сюда некогда пращурами твоими, и окружающей тебя природой, и окружающими тебя людьми, на которых ты сегодня пытаешься плевать. Но это — бравада, шелуха. Еще — даст Бог — создадутся в твоей жизни такие условия, когда высветится в тебе только самое главное и ты поймешь, ради чего только и стоит жить на свете. Я, брат, говорю это вовсе не случайно, не для красного словца. Я наделен зрением художника, пусть и не очень талантливого. А художник способен видеть то, чего не видят все прочие люди.