Николай Зарубин - Надсада

Некоторое время они молчали, и теперь уже Людмила встала и подошла к нему: обхватила его голову руками, прижала к груди, и он услышал, как ровно и сильно бьется ее сердце.

И Владимир подумал, что так может биться только сердце любящей женщины.

И придвинулся вечер. Влюбленные встали, пошли к выходу.

Домой вернулись за полночь, и снова каждый прошел на свою половину.

Леокадия Петровна то ли спала, то ли делала вид, что спала, но Людмила только глянула в ее сторону и занялась собой: переоделась, прошла в ванную, а оттуда — в комнату Владимира.

На следующий день оба засобирались в дорогу. Леокадия Петровна не вмешивалась, но за чаем все же решилась спросить: куда они собрались.

— Не волнуйтесь, уважаемая Леокадия Петровна. Мы на пару дней съездим ко мне в Присаянское. Там в это время работает один известный художник, которого я хорошо знаю, так Людмила хочет с ним познакомиться. Заодно покажу ей наши глухомани, наших людей. В общем, завтра к вечеру будем в Иркутске. Или послезавтра, — уточнил на всякий случай.

Всю дорогу до Присаянского Людмила Вальц не переставала удивляться необозримости унылых полей, разнообразию лесов, убогости встречающихся сел и деревень, разношерстности столь же убого одетого люда. Присаянское обогнули стороной, и теперь уже петербургская гостья дивилась ухабистости дорог, их замысловатым переплетением с резкими подъемами и столь же резкими падениями в скрытые до времени от глаз овражки, из которых «крузер» Белова выныривал, не сбавляя скорости. Женщина ахала, хваталась за какие-то ручки, нарочито жалобным голосом просила ехать помедленнее, на что Владимир согласно кивал головой, но не спешил выполнять обещанное.

— Все, больше не могу. Дай хоть выйти на свежий воздух, передохнуть.

Остановились как раз напротив березовой рощи. Потемневший снег еще лежал немногими островками промеж белоствольных красавиц, но уже кое-где начинала пробиваться зеленая трава, и это пограничное состояние природы вызывала двойственные чувства.

На открывшееся перед ними великолепие Людмила смотрела во все глаза: с рассыпавшимися по плечам волосами и трепетавшими от охватившего ее волнения губами она похожа была на какую-нибудь фею из читанной в детстве сказки. Владимир даже попытался вспомнить, из какой, но не вспомнил и слегка отступил, чтобы удобнее было любоваться молодой женщиной, которая нравилась ему вся — от кончиков пальцев ног до последнего волоска на гордо поставленной голове.

— Ах, какие березки!.. — радовалась женщина. — Я таких никогда не видела…

«Ты вообще еще ничего не видела, кроме своего гнилого запада, — думал Белов в своей обычной манере, донельзя довольный тем, что вытащил Людмилу из бетонного мешка многоэтажки в мир, который он любил всем сердцем, хотя никогда и никому на свете в том не признавался.

«Затрачу-ка я еще часика два и покажу тебе такие места, от которых и у самого дух захватывает, а к Николаю — успеем», — решил про себя, и скоро машина их вырулила на ровную асфальтированную дорогу и помчалась с возможной скоростью в сторону открывающихся взору белоснежных вершин Саянских гор.

Вот уже закончился асфальт, позади остался поселок Ануфриево, гравийная дорога сменилась песчаной, и по обе стороны ее стали нависать бесформенные скалистые гряды предгорий.

Остановились у покрытой выступами и впадинами отвесной скалы.

Людмила запрокинула голову, лицо ее раскраснелось, от напряжения на глазах выступили слезы.

— И сколько же здесь метров: пятьдесят, шестьдесят?.. — вопрошала растерянная, изумленная.

— Более сотни, — отвечал с улыбкой Белов.

— Более сотни?.. — дивилась еще больше.

Поворачивалась к Владимиру, округляла глаза, восклицала:

— Это надо же!.. И не падает…

— Тысячи лет не падает и уже не упадет, во всяком случае, пока мы с тобой здесь находимся.

— А если упадет? Вот возьмет и — упадет?..

Она заливалась счастливым смехом, кружилась, тыкалась в грудь Белова, который вдруг подхватил ее на руки и закружился вместе с нею.

А вокруг них была уже дикая природа Присаянья, где в обилии зеленели молодые кедры, стояли сосны, лиственницы, но снега здесь было гораздо больше, чем в той березовой роще, что осталась далеко позади.

Проехали еще метров пятьсот и остановились на площадке, где можно было развернуться.

— Здесь мы с тобой, Люда, попьем чаю — такого чаю ты никогда в своей жизни не пробовала, — говорил Белов, вынимая из багажника машины небольшие, подшитые резиной, войлочные сапожки и легкий пуховик, — все это он прихватил с собой, с детских лет привыкший все предусматривать заранее. — Переобуйся и сними свою куртку — в этом тебе будет удобнее.

Следом вынул такие же сапоги и куртку для себя, контейнер со съестными припасами, чайник, что-то еще, прихватил и зачехленный карабин. Оставив машину около дороги, они углубились в смешанный лес и вышли на небольшую открытую поляну, сплошь покрытую вовсю зеленеющим разнотравьем. Для Людмилы Вальц вид благоухающей травы явился такой неожиданностью, что она, ахнув, присела на корточки, некоторое время почти бессмысленно смотрела перед собой, затем осторожно коснулась кончиков стеблей, словно боялась обжечся. И только тут обратила внимание на струящуюся впереди воду, от которой исходил легкий парок.

— Это родник. Горячий, круглый год не замерзающий целебный источник, — пояснил Владимир. — Поэтому здесь раньше, чем где-либо, появляется трава, да и не только трава. А метров пятьдесят отсюда — нечто вроде чаши в граните, она заполнена водой, только не такой горячей, как здесь. Еще в детстве я сюда привозил отца на лошади, когда у него случался острый радикулит: помогал ему раздеться и опуститься в чашу. После двух-трех таких процедур радикулит его как рукой снимало. Пойдем — сама увидишь.

Шли, обходя острова слежавшегося, с ледяной коркой, подтаявшего снега, которые лежали вокруг корневищ вековых деревьев.

— Родник здесь прячется под землей и, видимо, пополняется другими горячими родниками, иначе не имел бы такой силы при выходе из земли, — повернулся Белов к Людмиле. — Сейчас ты это сама увидишь и услышишь.

И действительно она услышала шум воды. Шум усилился, когда проходили между валунами и через несколько метров открывался вид на небольшое, метров пять-шесть диаметром, озерцо, в которое откуда-то сбоку вырывался несильный поток ручья. Лишняя вода из заполненной чаши вытекала в противоположной стороне озерца.

Женщина нагнулась и опустила в воду руку — она оказалась не то чтобы горячей, но и не теплой.

— Мы вот что с тобой сделаем, — сказал ей Владимир. — Ты сейчас разденешься и погреешься в этой благодатной водице. Я тем временем разведу костер и вскипячу чай. Потом приду к тебе.