Вальтер Скотт - Вальтер Скотт. Собрание сочинений в двадцати томах. Том 15

— Ну что же, идти так идти, — сказал Меченый. — Ведь, в сущности, я не давал ему обещания, потому что, по правде сказать, он был уже без головы, прежде чем успел договорить свою просьбу… И уж если я не испугался его живого, так, клянусь святым Мартином Турским, не испугаюсь и мертвого! К тому же мой приятель, веселый монах святого Мартина, не откажется одолжить мне пузырек святой воды.

Когда в льежском соборе была отслужена торжественная обедня и в разгромленном городе водворилось сравнительное спокойствие, Людовик и Карл, окруженные своими вельможами, приготовились выслушать донесения о совершенных в этот день подвигах, с тем чтобы назначить каждому награду по заслугам. Первым был вызван тот, кто имел право требовать главный приз, то есть руку графини де Круа вместе с ее короной и графством. Каково же было всеобщее удивление, когда претендентов, к их собственному искреннему огорчению, явилась чуть ли не целая толпа, причем каждый был убежден, что он заслужил желанную награду. Во всем этом крылась какая-то тайна. Кревкер показал кабанью шкуру, совершенно такую, какую обыкновенно носил де ла Марк, Дюнуа — исковерканный щит с гербами Арденнского Вепря, и еще многие другие представили такие же доказательства того, что де ла Марк убит ими, епископ отомщен и они заслужили обещанную награду.

Между пришедшими поднялись шумные споры, и Карл, внутренне каявшийся в своем опрометчивом обещании, бросившем на волю случая судьбу прелестнейшей и богатейшей из его подданных, начинал уже думать, что ему удастся благополучно отделаться от них, признав незаконными все их притязания, как вдруг сквозь толпу проложил себе путь Кроуфорд. Он тянул за собой неуклюжего и смущенного Людовика Лесли, упиравшегося, как дворовый пес, которого тащат на веревке.

— Убирайтесь вы все вон с вашими копытами, шкурами и раскрашенным железом! — крикнул старый лорд. — Только тот, кто своей рукой убил Вепря, может показать его клыки!

С этими словами он бросил на пол окровавленную голову де ла Марка, челюсти которого, как уже было сказано, напоминали челюсти животного, чье имя он носил. Все, кто только когда-нибудь видел Дикого Вепря, сейчас же признали его голову. [81] Мы уже отмечали анахронизм в отношении преступлений этого свирепого барона. Вряд ли нужно повторять, что если он и убил льежского епископа в 1482 году, то сам граф де ла Марк не мог быть убит при обороне Льежа за четыре года до этого. На самом деле Дикий Арденнский Вепрь, как его именовали, происходил из знатного рода и был третьим сыном Жана I, графа Ла Марк и Аремберг, и предком ветви рода, называемой баронами Люмэн. За свою жестокость он не избег кары, хотя она последовала в другое время и другим способом, нежели это изложено в романе. По приказу австрийского императора Максимилиана он был схвачен в Утрехте, где ему и отрубили голову в 1485 году, через три года после смерти льежского епископа. (Прим. автора.).

— Кроуфорд, — сказал Людовик, — кажется, награду заслужил один из моих верных шотландцев?

— Точно так, ваше величество, Людовик Лесли, по прозванию Меченый, — ответил старый лорд.

— Но дворянин ли он? — спросил герцог. — Благородного ли происхождения?.. Это первое и самое главное из поставленных мною условий.

— Нельзя не сознаться, что он довольно неотесанный чурбан, — ответил лорд Кроуфорд, поглядывая на неуклюжую фигуру смущенного стрелка, — тем не менее я ручаюсь, что он потомок рода Ротесов, такого же древнего и благородного, как любая из французских или бургундских знатных фамилий. Об основателе этого рода говорится:

— В таком случае дело кончено, — сказал герцог. — Придется самой красивой и богатой бургундской наследнице стать женой простого наемника или окончить жизнь в монастыре… А ведь она единственная дочь нашего верного Рейнольда де Круа!.. Что делать, я слишком поторопился!

Чело герцога покрылось облаком грусти, к великому удивлению его приближенных, не привыкших видеть, чтобы Карл когда-нибудь сожалел о последствиях принятого им решения.

— Подождите минуту, ваша светлость, — сказал лорд Кроуфорд, — и вы убедитесь, что дело не так плохо, как кажется. Выслушайте только этого воина… Ну, что же ты?.. Говори, приятель! Что же ты молчишь, черт бы тебя побрал! — добавил старик, обращаясь к Меченому.

Но храбрый солдат, умевший выражаться довольно связно, беседуя с Людовиком, к которому он привык, был решительно не в состоянии говорить перед таким блестящим собранием. Повернувшись боком к обоим монархам, он издал какой-то хриплый звук, напоминавший ржание, два-три раза ужасно скривил лицо и мог только выговорить: «Сондерс Суплджо…» Остальное застряло у него в горле.

— С разрешения вашего величества и вашей светлости, я берусь объясниться за моего земляка и старого товарища, — сказал Кроуфорд. — Дело в том, что один колдун предсказал ему еще на родине, что благоденствие его семьи устроится при помощи женитьбы. Но так как он вроде меня порядком поистрепался с годами, притом же больше любит кабачок, чем дамскую гостиную, — одним словом, имеет казарменные вкусы и наклонности, он думает, что высокое положение будет для него только лишней обузой, и потому решил поступить согласно моему совету и передать все приобретенные им права тому, кто, в сущности, и есть настоящий победитель Дикого Вепря, а именно — своему племяннику, сыну сестры.

— Я могу поручиться за честность и сметливость этого юноши, — заметил король, очень довольный, что такой богатый приз достается человеку, на которого он рассчитывал иметь влияние. — Если бы не его верность и бдительность, мы могли бы потерпеть поражение. Это он предупредил нас о предполагавшейся вылазке.

— В таком случае, — сказал Карл, — я его должник, потому что усомнился в его правдивости.

— Я, со своей стороны, могу подтвердить его храбрость, — прибавил Дюнуа.

— Но если дядя считается дворянином в своей Шотландии, — вмешался, в свою очередь, де Кревкер, — это еще не означает, что и племянник тоже дворянин.

— Он родом из семьи Дорвардов, — сказал Кроуфорд, — потомок того Аллена Дорварда, который был Великим сенешалем Шотландии.

— Ну, если дело идет о молодом Дорварде, — сказал Кревкер, — тогда я молчу. Фортуна так решительно высказалась в его пользу, что я не осмелюсь больше противоречить этой капризной богине. Но поразительно, как все эти шотландцы, от лорда до последнего конюха, стоят друг за друга!