Вальтер Скотт - Вальтер Скотт. Собрание сочинений в двадцати томах. Том 15

— Горцы! Плечом к плечу! — проговорил лорд Кроуфорд, смеясь над унижением гордого бургундца.

— Надо, однако, еще узнать, каковы чувства самой прекрасной графини к этому счастливому искателю приключений, — промолвил задумчиво Карл.

— Клянусь мессой! — воскликнул Кревкер. — У меня слишком много оснований подозревать, что на этот раз ваша светлость найдет ее гораздо более покорной воле своего сюзерена! Впрочем, разве мы вправе сердиться на этого юношу за его удачу? Мы не должны забывать, что его ум, верность и мужество завоевали ему богатство, знатность и красоту.

Я уже отослал было эти листки в печать, закончив свой рассказ, как мне казалось, прекрасной и весьма поучительной моралью в поощрение тем из моих светлокудрых, голубоглазых, длинноногих и храбрых соотечественников, которым вздумалось бы в наши беспокойные времена отправиться на поиски счастья, подобно прежним искателям приключений. Но один старый друг, из тех людей, которые предпочитают кусочек нерастаявшего сахара на дне чашки аромату самого лучшего чая, обратился ко мне с горькими упреками и требует, чтобы я дал точное и подробное описание свадьбы молодого наследника Глен-хулакина с прелестной фламандской графиней, чтобы я рассказал, какие турниры были даны по случаю этого интересного события, сколько на них было сломано копий, и сообщил любопытным читателям точное число здоровеньких мальчуганов, унаследовавших храбрость Квентина Дорварда, и прелестных девочек, в которых возродились все чары Изабеллы де Круа. С первой же почтой я ответил ему, что времена переменились и парадные свадьбы теперь вышли из моды. В былые дни, которые и я еще помню, на свадьбе не только присутствовало пятнадцать дружек счастливой четы, но еще и целый оркестр музыкантов не переставал, как говорится в «Старом моряке», «кивать головами» вплоть до рассвета. Гости осушали в комнате молодых целый бурдюк поссета, ловили чулок новобрачной и боролись из-за ее подвязки в присутствии юной четы, которую Гименей превратил в единую плоть. Авторы той эпохи следовали обычаям с похвальной точностью. Они не упускали случая поведать нам о стыдливом румянце невесты, о восторженных взглядах жениха, не пропускали ни одного брильянта в ее волосах, ни одной пуговицы на его расшитом камзоле, до той самой минуты, когда наконец вместе с Астреей их не укладывали в постель. Но как мало это согласуется со скромной таинственностью, которая побуждает наших современных невест (ах, эти милые застенчивые создания!) уклоняться от парадности и шумихи, восхищения и лести и, подобно честному Шенстону.

Естественно, что описание всех церемоний при совершении бракосочетания в пятнадцатом веке внушило бы им только отвращение. Изабелла де Круа тогда показалась бы им чем-то вроде простой молочницы, которая исполняет самую черную работу, ибо даже она, будь это и на пороге церкви, отвергла бы руку своего жениха-сапожника, если бы он предложил ей faire des noces, [83] Сыграть свадьбу (франц.). как говорится в Париже, вместо того чтобы отправиться на империале почтовой кареты провести свой медовый месяц инкогнито в Дептфорде или Гринвиче. Но я не стану распространяться на эту тему и незаметно удалюсь со свадьбы Изабеллы, как Ариосто — со свадьбы Анжелики, предоставив всем, кто пожелает, дополнить мой рассказ дальнейшими подробностями по своему вкусу и усмотрению.

В предисловии ко второму изданию «Квентина Дорварда» В. Скотт не без удовольствия отметил, что этот роман, «снискавший у себя на родине большую известность, чем некоторые из предшествовавших ему романов, стяжал также немалый успех на континенте». В. Гюго восторженно отозвался об этом произведении в статье «О Вальтере Скотте. По поводу Квентина Дорварда», подчеркнув, что в этом романе, наряду с присущим писателю интересом к историческому материалу и напряженному, полному приключений сюжету, есть еще и большое моральное содержание.

«Квентин Дорвард» был написан в 1823 году. Хотя на первый взгляд он стоит одиноко среди романов, созданных В. Скоттом, на деле он тесно связан с другим, более поздним романом — «Анна Гейерштейн» (1829), изданном в России под названием «Карл Смелый». Связь «Квентина Дорварда» и этого романа видна уже из содержания упомянутого предисловия к изданию 1831 года.

Оба романа изображают жизнь европейских стран XV века. С точки зрения В. Скотта, это была пора начинающегося упадка и разложения феодального строя в Европе, пора заката и вырождения старого европейского рыцарства, истории которого уделено столько внимания в большой группе романов писателя. В своем предисловии к «Квентину Дорварду» В. Скотт дал очень выразительную картину XV века, подчеркнул его переломный характер, гибель старых отношений и социальных типов, появление новых общественных форм и новых людей. В известной мере В. Скотт был прав: для ряда стран Западной Европы XV век был действительно переходом от феодальной старины к тому прогрессивному перевороту, каким стал для них затем XVI век — эпоха Возрождения. В. Скотт был сам сыном революционной поры, охватывавшей конец XVIII и начало XIX века. Возможно, что именно поэтому он с таким интересом вникал в историю смутного и грозного XV века, изучал французских и отечественных хронистов этого столетия и работы историков более позднего времени, уже пытавшихся анализировать ход событий XV века.

Эпоха в «Квентине Дорварде» раскрыта в двух планах: историческом плане с подлинными лицами и событиями — с Людовиком XI и его двором, с Карлом Смелым, со свиданием в Перонне и даже с Арденнским Вепрем Гийомом де ла Марком — и в тесно связанном с ним плане художественного вымысла. Его действующие лица тоже типичны. Молодой солдат-наемник из погибшего в кровавой распре дворянского рода Квентин Дорвард — персонаж, весьма характерный для той эпохи, когда создавалось служилое дворянство Европы, поддерживавшее новых монархов. Не менее характерна для тех времен и знатная наследница старой феодальной семьи Изабелла де Круа, которая, подобно Квентину, только пешка в сложной политической игре Людовика, стремившегося прибрать к рукам любую землю и замок, оставшиеся без сильных хозяев. Именно эта зависимость от Людовика, общая для полюбивших друг друга Квентина и Изабеллы, сближает их; в иное время наследница именитого рода де Круа и не взглянула бы на юношу из бедного дворянского дома.