Владимир Москалев - Король франков

И Феофано решила побороть-таки в себе гордость, величие императрицы. Она, кому сам папа не смел прекословить, защитница Церкви, глава Христианства; она, чья власть покоится на крепком материальном и политическом фундаменте; она, стоящая во главе всей германской системы, управляющей миром, – она решила при первом же удобном случае улыбнуться свекрови. Долой императорское величие! Вражде пора было прекратиться. Их сердца должны оттаять, и ее – первым!

Вопрос в том, с чего начать? Где искать повод к сближению? Оно не отсутствовало меж ними совсем, разумеется, и никто не смог бы утверждать, что невестка со свекровью не разговаривают вовсе, однако это было не то, к чему стремилась Феофано. Ей хотелось понимания и тепла. Любви, наконец, если это возможно между ними. Это было трудно. Но она не боялась трудностей, привыкшая к ним с детства. Она поставила перед собой цель и теперь размышляла, как найти посредника. Ибо только так представляла себе дружбу со свекровью, к которой сама давно уже не испытывала неприязни.

Она стала перебирать в уме возможные варианты, прикидывая, кто из придворных или родственников смог бы посодействовать в этом, как вдруг ей доложили, что пришло письмо из Франции от парижского епископа Альберика.

– Ну, наконец-то! – сразу оживилась Феофано. – Но почему от епископа? Вы не ошиблись?

– Нет, Светлейшая, ошибки быть не может.

– Позовите сюда императора, он должен присутствовать при этом.

Привели маленького Оттона. Выслушав мать, он решительно заявил:

– Пусть приведут бабу Адель, я так хочу.

Придворные, поглядев на Феофано и увидев ее кивок, помчались за свекровью.

Высокая, царственная, все еще не стареющая Адельгейда Бургундская, войдя, первым делом поглядела на внука:

– Случилось что-нибудь, Оттон?

– Говорят, пришло письмо из Франции. Я подумал, вам будет интересно.

Свекровь медленно перевела взгляд на невестку. Любопытно, что скажет на это императрица, ведь присутствие бабки Оттона сейчас вовсе не обязательно.

– Хотите, почитаем вместе? – одарила ее теплым взглядом Феофано и… улыбнулась. Причем вполне натурально.

Адельгейда была удивлена, но ничем не выказала этого и на улыбку не ответила. Как знать, не кроется ли за этим сарказм.

– Но нет, пусть прочтет кто-нибудь другой, а мы послушаем. – Феофано окинула взглядом зал. – Канцлер, вы! – и протянула ему письмо. Потом свекрови: – Садитесь ближе, матушка, мы не на официальном приеме, а этот пергамент, думается мне, содержит в себе немало любопытного. С чего бы иначе епископу вздумалось взяться за перо?

Диван был длинным, свекрови вполне хватило места. Усевшись, она с улыбкой стала глядеть на юного императора, с любопытством воззрившегося на канцлера.

Епископ вкратце описывал положение дел в столице с точки зрения духовного пастыря, упомянул о благосостоянии приходов и благочестии прихожан. Добрая треть послания отводилась этому. Наконец, он разразился потоком возмущения по поводу некоего негодяя, посмевшего унизить и оскорбить его викария. Дальше епископ, назвав имя наглеца, подробно описал, что происходило в монастыре Нотр-Дам де Шан, не забыв упомянуть, что об этом доложила ему вовсе не аббатиса, коей в первую очередь надлежало бы это сделать, а одна из монахинь, видевшая все собственными глазами. В конце письма епископ выражал надежду, что светлейшая императрица укажет королю на недопустимость подобных действий его подданных и велит ему сурово наказать обидчика и богохульника, которого государь держит при себе. Он потому и пишет это письмо, что король никак не отреагировал на его, епископа, жалобу, что вызывает тревогу за духовное воспитание не только короля, но и некоторых лиц из его придворного окружения.

Этим заканчивалось это довольно длинное послание. Все уставились на императрицу, ожидая ее решения. Как скажет, так и будет, ибо императору, а в его лице регентше, повиновались все, даже Гуго, не говоря уже об Адальбероне. И Феофано, импульсивная от природы, стукнув ладонью по подлокотнику, объявила:

– Перо и бумагу мне! Немедленно напишу королю франков, пусть казнит подлеца! Что же это такое в самом деле творится у него в королевстве? Этак каждый, кому ни вздумается, начнет вламываться в монастыри и хозяйничать там!

И гневным взором окинула зал. Возразить никто не посмел. Да и никого, если вдуматься, это не касалось. Последней, на кого упал взгляд, была свекровь. Здесь взгляд задержался. Лицо выразило недоумение, грозящее перейти в недовольство. Но, вспомнив о вражде, которой она сама же вознамерилась положить конец, Феофано, придав голосу мягкость, спросила:

– По-видимому, вы имеете другое мнение на этот счет, матушка? Выскажите нам его, ваши советы бывают порою весьма мудрыми.

– Король Гуго не сделает того, о чем вы его просите, – в мертвой тишине ответила Адельгейда.

– Я не прошу, я приказываю!

– Тем более.

– Но почему? Он посмеет не подчиниться воле императора?

– Он сделает это ради вашей же безопасности. Номинально Гуго вассал империи, на деле же – суверен. Дела в своем королевстве вершить ему. Он не казнит своего любимца, а ваш приказ внесет лишь раздор в отношения с франкским королем.

Феофано почувствовала, что готова взорваться гневом. Ей посмели перечить! И она должна была тотчас ответить, но, как всегда – властно, с позиции силы. Она попыталась совладать с собой и понять, что мешает ей успокоиться. Придворные – вот причина! В их присутствии она обязана говорить и действовать жестко и властно, дабы внушать к себе надлежащее почтение и страх. Но это значит вновь обострить и без того натянутые отношения со свекровью.

– Пусть выйдут все, кроме императора! – приказала Феофано.

Придворные удалились. Теперь свекровь, невестка и маленький Оттон остались одни.

– Вы сказали «любимца»? – чуть нахмурившись, спросила Феофано.

– Однажды во время купания на реке сын Гуго, юный Роберт, стал тонуть. Королю франков никогда бы уже не увидеть его, если бы не этот человек. Он бросился в воду, вытащил мальчика и вернул к жизни. С тех пор король ему обязан. Но мало того, что этот человек стал любимцем не только его, а и всего двора, он приходится родственником королю, а Роберт – его троюродный брат.

– Откуда вам известно?..

– Мне доложили об этом сведущие люди.

Этим «сведущим» человеком был Герберт Орильякский.

– Я не знала этого, – негромко проговорила Феофано. – И это меняет дело.

– Не только меняет, но и отменяет, – продолжала Адельгейда. – Я скажу теперь самое главное, о чем вы и сами могли бы догадаться. Если вы будете досаждать королю, настаивая на решении, которое только что огласили, нам грозит кровопролитная война.