Владимир Москалев - Король франков

Это был один из последних ростков возмущения на бесплодном, гибнущем каролингском поле. Едва Гуго вырвал его, увидев наконец архиепископа среди членов Королевского Совета, как поднялся другой. Граф Вермандуа, чьи владения окружали родовые земли бывшего герцога франков, был издавна дружен с Сегуином; оба – ярые приверженцы старой династии, их титулы и земли пожалованы им были Каролингами. Увидев, как Робертин согнул архиепископа, граф отослал к новому королю гонца и стал собирать войско, готовясь напасть на Париж. Новость дошла до Ричарда Нормандского, ее сообщила Гуннора, отбывшая в Руан вскоре после визита ее сына в женский монастырь. Ричард обещал Гуго поддержку. Король тотчас поставил об этом в известность Адальберона; тот, недолго думая, написал императрице, спрашивая у нее совета. Феофано ответила, что всякие посягательства на власть короля франков следует рассматривать как мятеж против Империи и заверила Гуго, что, едва начнутся военные действия, она тотчас отправит войско в помощь ему.

Граф Альберт Вермандуанский, поняв, что, зажатый со всех сторон, рискует если не жизнью, то всеми своими владениями, которые у него отберут и аккуратно поделят между собой столь сильные союзники, не на шутку перепугался. Но кости были уже брошены, игра началась. И граф второпях, боясь упустить главное, диктует письмо Ричарду Нормандскому, апеллируя к нему как к родственнику (сестра Альберта Литгарда была женой Вильгельма, отца Ричарда) и уповая на помощь. Просил же он лишь об одном: поднять голос в его защиту. Ричард Нормандский, прочитав послание, внял просьбе, вступившись за родственника перед королем. Гуго согласился, взяв взамен заложников – надежная гарантия обуздания чувств северного соседа. И Альберт смирился.

Феофано похвалила короля франков за предприимчивость, позволившую избегнуть еще одной никому не нужной войны. Теперь Гуго мог торжествовать. Во всяком случае, отныне ему был подвластен регион Вермандуа – вовсе не слабая фигура на шахматной доске. Вскоре новый король займется распашкой целинных графских земель…

Юный Роберт, едва нормандец привез его возлюбленную, тотчас преобразился: стал весел, приветлив, позабыл монахов и все свое время проводил с новоявленной Психеей. Можера он не знал как благодарить, а услышав, что тот всего лишь выполнял повеление короля, помчался к отцу. Сияя от счастья, он пообещал ему отныне проявлять сыновнюю преданность и послушание, чего Гуго так давно от него ждал. Малютка поселилась во дворце, недалеко от покоев Роберта, а ее отцу король прибавил пенсию.

Казалось, Роберту нечего больше желать, и первая юношеская любовь, которой он отдался с самозабвением, должна была надолго отвратить его от чтения молитв, чрезмерного благочестия и частого посещения монастырей. Однако не прошло и месяца, как он потихоньку начал грустить, все чаще задумывался, и один, без своей возлюбленной, вечерами уходил к монахам послушать их рассуждения о мироздании и назидательные увещевания о царстве Божьем вкупе с легендами из «Жития святых». Поначалу, когда они вдвоем совершали прогулки в лес, играли в кольца или в мяч, читали книги или просто болтали, сидя на скамейке в парке, Роберт не придавал значения частым неестественным улыбкам Герды, ее порою меланхолическому настроению и нежеланию следовать во всем порывам его души. Все это он приписывал некоторому стеснению бывшей послушницы, ее боязни мирских соблазнов. В такие мгновения он пробовал говорить с ней на религиозные темы, думая, что это, несомненно, воодушевит ее. Так и случалось, но с течением времени Герда все чаще отнекивалась и просила больше не напоминать о монастырской жизни. Беседы о духовном мало-помалу перестали ее интересовать, и однажды она высказала Роберту, что не настолько богомольна, чтобы вместе с ним пропадать в монастырях у монахов, и вообще она слышать об этом больше не хочет. В довершение всего, слыша приглашение на прогулку, она все чаще в ответ лишь пожимала плечиками и отвечала, что либо ей это надоело, либо она попросту устала.

И тут в душу юного принца начали вкрадываться сомнения по поводу искренности его возлюбленной. Он пробовал заговорить с ней на эту тему, но не получил вразумительного ответа. Повторные попытки также не принесли результатов. Тогда, весь во власти противоречивых чувств, Роберт отправился за советом к священнику. Отец Рено внимательно выслушал его и сказал, что подозревает в этом некоторую девичью взбалмошность, которая проявляется в таком возрасте у всех без исключения молодых особ. Здесь заметную роль играет такой фактор, как взросление организма и связанные с этим бурные всплески плотских желаний. Однако Роберт возразил: их поцелуи стали реже, объятия холодели с каждым днем, а ее улыбки гасли, едва загораясь. Рено, помня наставления Гуго, начинал тогда убеждать юношу, что виной всему монастырь, убивший в юной душе всякие мирские желания. Но Роберт и тут возразил: Герда никогда не слыла исправной послушницей и очень скоро возненавидела монастырь, не желая служить молитвы и подчиняться его уставу, что и предопределило ее побег. Кроме того, указав на себя самого в качестве примера, Роберт заявил, что его помыслы устремлены к духовному развитию, всё мирское он считает неизмеримо ниже божественного; однако это не заглушило в нем естественных человеческих желаний, и он способен радоваться жизни и предаваться утехам любви. Такою была и Герда, когда они встретились после ее побега, но с течением времени ее чувство к нему заметно стало ослабевать и на нынешний день почти совсем угасло. Они уже не возлюбленные, а напоминают лишь брата и сестру. Да и те, кажется, испытывают больше нежности друг к другу. Вот и сегодня: она даже не улыбнулась ему с самого утра, а когда он пригласил ее пойти с ним в фехтовальный зал, чтобы посмотреть, каким приемам обучает его Можер и порадоваться успехам любимого, Герда в ответ только фыркнула и заперлась у себя.

Монах ждал этого. Так и должно было случиться. Таков был план, который разработали Гуго с Можером. Эти наставления нормандец и передал Герде, предупредив, что если она не выполнит их, ее вернут в монастырь.

Герде тяжело было согласиться на такую игру, вначале она и слышать ничего не хотела, твердя, что любит Роберта и лучше даст искромсать себя на куски, чем сама же убьет свою любовь. Однако тягостные воспоминания о монастырской жизни сыграли решающую роль, и девушка дала согласие. Слезы и душевные муки, пережитые ею на первом этапе – все стало никчемным в сравнении с тем, что она оказалась на свободе. Немаловажную роль во всем этом сыграла также королева, «наставница» Герды. И когда Адельгейда по прошествии двух-трех недель попросила девушку раскрыть ей свою душу, та холодно ответила, что уже ничего не чувствует к ее сыну; наверное, все это время она попросту обманывалась, уверяя саму себя в обратном. И тотчас залилась слезами. Это были слезы борьбы. Это был крик юной неискушенной души, расстающейся с беззаботно-наивным миром детства и вступающей в расчетливо-холодный мир взрослых с жестокими законами, диктуемыми выгодой и политикой. Эта роль актрисы оказалась не по силе наивной, неискушенной девушке, хотя она, руководствуясь наставлениями Можера, и старалась играть ее как можно естественнее. Отсюда и слезы. Правда, последние. В ней что-то уже надломилось, кто-то влез грубой рукой в тонкий организм юной души и разладил струны, отвечающие за чувства и любовь, но заставил звучать нужные – холодность и лицемерие.