Владимир Москалев - Нормандский гость

– Требую обвинителей более подробно изложить жалобы на архиепископа города Реймса, которые, полагаю, окажутся недостаточно мотивированными для рассмотрения дела и вынесения приговора. Если эти жалобы окажутся к тому же лживыми, направленными единственно на то, чтобы очернить архиепископа, а в его лице франкскую Церковь, то обвинитель тотчас впадет в немилость и на него будет наложено проклятие.

После такого выступления жалобщики сомкнули рты. Речь Гуго яснее ясного явила расстановку сил в аппарате власти. Отныне ни у кого уже не оставалось сомнений, что ассамблея созвана лишь для видимости: фикция, не больше. И каждый, кто присутствовал, уже знал или догадывался о результатах выбора короля, которые состоятся если и не сейчас, то в самом ближайшем времени.

Закончив выступление, Гуго внимательно оглядел зал. Собравшиеся недоуменно переглядывались. Герцог, казалось, кого-то искал. Неожиданно раздался его громкий голос:

– А где брат Лотаря? Почему я не вижу Карла Лотарингского?

Аудитория хранила молчание. Ответа на этот вопрос не знал никто. И тут с места поднялся Герберт; ему не надо было громко говорить, он сидел ближе всех.

– С вашего позволения, герцог, сообщаю вам и всему собранию следующее: прибыл нарочный из Брюсселя с известием о серьезной болезни жены Карла Лотарингского. Я передал ему сообщение, и он ускакал.

В зале зашумели; пользуясь этим, Герберт бросил быстрый взгляд на наставника. Тот в ответ кивнул.

Гуго властно поднял руку, призывая к молчанию:

– Поскольку больше нет желающих выступить в качестве обвинителя архиепископа Реймского, то я беру на себя смелость отметить несомненные заслуги последнего в деле преобразования Церкви, а также укрепления мира между государством франков и Священной Римской империей. Иными словами – между Западно-Франкским и Восточно-Франкским королевствами, разделяет которые Лотарингия, вечный камень преткновения. Хочу указать на архиепископа Адальберона как на человека высоких моральных качеств, называемых добродетелью, и на рьяного слугу Господа. Это он заменил повсюду распутных, алчных, а порою и вовсе безграмотных и далеких от духовного понимания мира каноников на грамотных и умных монахов. Благодаря им, всем хорошо известная фраза «Церковь на службе мирян» перестала быть таковой, ибо Церковь должна служить Господу. Причислим сюда его борьбу с упадком нравов, наблюдаемым среди монахов и монахинь; те и другие, выряжаясь в бесовские одежды, донельзя обтягивающие талии, ляжки и ягодицы, похожи были сзади на проституток. И это монахи? Слуги Господа, ведущие аскетическую жизнь?.. Но теперь все по-иному, и заслуга в этом архиепископа Реймского, которого наша ассамблея, к стыду своему признаюсь, собралась судить!

Гуго еще некоторое время говорил в защиту Адальберона, наконец умолк. В зале висело тяжелое молчание. Никто не посмел раскрыть рот, собираясь перечить вице-королю, как звали герцога многие.

Бывший реймский пленник ждал кульминации – момента, когда на сцену выйдет он сам. Он уже знал, что сказать, и видел себя не обвиняемым, а тем, кем должен быть на выборах будущего короля – главой Церкви, за которым оставалось последнее слово. Единственное, что его смущало – малочисленность присутствующих, но и тут он знал уже как поступить. Их с Гербертом план предусматривал и это.

Герцог сказал еще несколько слов, поставивших точку на этом собрании:

– Господин архиепископ, вина ваша не доказана и вы должным образом выпадаете из числа подозреваемых и обвиняемых, ибо присутствующие здесь знатные люди королевства усматривают несправедливые гонения на вашу особу. В связи с этим я объявляю вас невиновным и предлагаю занять место во главе ассамблеи.

Это был триумф Адальберона. Так осуществилось выполнение одного из пунктов плана, разработанного Гербертом и согласованного с наставником и герцогом франков.

Дальше надлежало действовать архиепископу, ибо следующим пунктом значились выборы короля.

И Адальберон, степенно взойдя на кафедру, во всеуслышание объявил:

– Облеченный властью главы Церкви, пользующегося всеобщим почитанием и доверием, на правах возглавляющего нынешнее заседание, я заявляю, что в виду отсутствия многих членов форума не представляется возможным провести успешные выборы помазанника божия на престол. Предлагаю перенести избрание кандидата на пост главы государства на более поздний срок. Однако время не терпит, и ассамблея соберется вновь уже через несколько дней в Санлисе. К тому времени туда подъедут остальные участники. Однако прежде чем разойтись, сеньоры, предлагаю каждому принести клятву великому герцогу и регенту королевства в том, что он не предпримет и не замыслит ничего предосудительного по поводу выбора нового короля до следующего собрания ассамблеи.

И архиепископ поклялся в этом Гуго, за ним остальные.

Это был первый выпад Адальберона против Карла Лотарингского, прямой намек на то, кому именно достанется корона. Кто-то понял это, до иных не дошло. Но так и нужно было. Никто не должен был заранее знать, чем все кончится и за кого следует подать голос: за дядю покойного короля или за кого-то другого. Но голоса можно перетянуть в нужную сторону, для этого существуют подачки в виде земель, титулов и должностей. В остальном решающую роль должно сыграть красноречие архиепископа, его убедительные отводы нежелательного для империи кандидата.

Это был еще один пункт плана, тщательно разработанного Гербертом и Адальбероном. Они втянули в свою аферу и Гуго, хотя тот изо всех сил сопротивлялся. Он не хотел быть королем, оба святых отца чувствовали это, но продолжали все сильнее давить на него. Слишком уж благоволила империя к Гуго и боялась, выказывая свою ненависть в письмах к архиепископу, Карла Лотарингского. Она не желала отдавать ему земли, которые считала своими. Такой огромный кусок! И кому? Младшему брату Лотаря! Да и то потому только, что его далекий предок сделал Ахен своей столицей и стал императором Священной Римской империи! Но тому уж двести лет, империя давно распалась и хозяевами здесь теперь Людольфинги, а не Каролинги, это их земля! Но Карл упрям и прет уже в открытую, как бык на ворота. Будь он поскромнее, стал бы королем. Гуго – тот совсем другое дело. Этот ничего не хотел, никуда не стремился, на Лотарингию ему было наплевать и он жил в дружбе с императорским двором. Чем не король? Так решили императрица Феофано и ее свекровь Аделаида, «мать королевств». О чем и известили в письме Адальберона, приказав убрать неугодного кандидата. Не зная об этом, но, уже догадываясь, что партия герцога франков по каким-то причинам берет верх, Карл, едва прибыв из Брюсселя, где супруга его – вот ведь ирония судьбы! – и в самом деле два дня тому как страдала от изнурительной болезни, тотчас отправился в Реймс к Адальберону. Отсюда тянулись нити заговора против него, он был уверен.