Владимир Москалев - Нормандский гость

– Хотят сразу же установить право сюзерена, – процедил герцог франков, – но забывают, что франки никогда не ходили под платьем!

И, склонившись с лошади, сказал что-то герольдам. Те тотчас исполнили приказание: встав впереди носилок, дали знак горнистам. Те затрубили, и шествие тронулось. Гуго и Ричард молча наблюдали поодаль. Едва промежуток стал достаточно большим, Гуго тронул коня, за ним остальные. Как только все заняли свои места, герольды выехали и помчались в голову кавалькады. Императрицы выглянули из носилок, раздосадованные лица обеих выражали возмущение. Хотели потребовать объяснений, но вместо герольдов увидели качающиеся в седлах спины палатинов. Оставалось скрипнуть зубами и скрыться за шторками.

Так Гуго сразу же дал понять империи, что он с ней на равных.

Это отразилось и на лице архиепископа Реймского, стоявшего в лиловых одеждах, с митрой на голове в окружении франкских и имперских епископов на почетном пьедестале – у дверей собора. Лицо его, и без того удлиненное, еще больше вытянулось, посох негромко стукнул в плиту. Герберт, как джинн, тотчас вырос рядом.

– Еще не король, а уже своевольничает, – кивнул он на середину кавалькады.

Адальберон сощурил глаза, медленно проронил:

– Хочет быть суверенным государем, так будет вассалом Церкви!

Между тем кортеж, подъехав к парадной лестнице, не сбавляя марша, раздвоился: одно крыло пошло влево, другое вправо. Но как только показались верхом на лошадях Гуго и Ричард, шествие остановилось. Все спешились. Оба герцога, франкский и нормандский, подошли к носилкам, каждый к своим, и помогли дамам выйти: Гуго – Феофано, Ричард – Аделаиде. Обе расправили чело, засветились улыбками: теперь и они в центре внимания.

Адальберон облегченно вздохнул, и вполоборота:

– Епископ, когда ты научишься видеть в людях не только плохое?

Герберт состроил гримасу:

– Всего лишь галантность, ничего больше.

Но архиепископ его уже не слушал. Будущий король в расшитой золотом и сверкавшей драгоценностями тяжелой бардовой мантии поднимался к нему по ступенькам. Миновав последнюю, поклонился главе Церкви. За ним – Феофано, Адельгейда и Ричард.

– Умен новый король, – вполголоса проговорил герцог Аквитанский, обращаясь к графу Анжуйскому. – С таким львом, – он кивнул на Ричарда, – империи впору считаться с Робертином.

– К тому же Аквитания размером с Вермандуа, а Орлеан не так уж далеко от Лиможа, – ответил граф, намекая на родство Гуго, жена которого была дочерью герцога Аквитанского и приходилась кузиной правителю Нормандии.

– Не забудем, что и герцог Бургундский брат Капета.

Собеседник кивнул в ответ.

Тем временем архиепископ, сопровождаемый духовенством Франции, неторопливым шагом, величественно, как и подобает, вошел в собор. За ним очередь Гуго. Но, вместо того чтобы зашагать, герцог франков обернулся и окинул взглядом площадь. Люди, одетые кто как, с непокрытыми головами, иные с младенцами на руках, глядели на нового короля и недоуменно пожимали плечами. На их памяти ни один не оборачивался, все торопились в собор за короной. А этот…

– Герцог-то не гордый, – заговорили в толпе, – не только себя, людей помнит, коими править будет.

– Смотри, глаз не сводит с народа. Добрый, стало быть, хоть и герцог.

Словно в ответ на это, Гуго помахал рукой этим крестьянам и горожанам, видевшим уже не одного короля. И тотчас площадь разразилась восторженными криками, слившимися в одно – желание здравствовать и долго царствовать новому королю.

Гуго поклонился людям, прижав руку к сердцу, и только тогда вошел в собор, горевший свечами, пахнущий ладаном, оглашаемый звуками антифона. За ним, стуча каблуками по мраморному полу и шурша одеждами, потянулась свита – знатнейшие люди королевства и придворные его предшественника.

Впереди, в центре собора, под огромной люстрой из тысячи свечей – возвышение, на нем кресло с рубиновым крестом на спинке, с подушкой на сиденье. Трон! К нему десять ступеней – высота роста человека, чтобы всем было видно. На последней – Адальберон со скипетром и державой, вокруг него епископы.

Гуго подошел к подножию, стал подниматься. В руке его обнаженный меч; холодная сталь клинка блестит ярко, слепя глаза; рубины, смарагды и изумруды на рукояти бросают разноцветные блики на лицо герцога франков. Перешагнув десятую ступень, он остановился и, преклонив колено, положил у ног архиепископа знак силы, что готова защищать Церковь. Церковь в ответ – власть! Но это потом, сейчас надо держать речь. И Гуго, повернувшись к народу, стоявшему в отдалении, за спинами знати и духовенства, громко сказал, обращаясь прежде к епископам:

– Я, герцог Гуго, милостью Божьей избранный королем франков, перед лицом Христа Спасителя и всех святых обязуюсь сохранить долженствующие каждому из вас и церквам вашим канонические привилегии, закон и правосудие. Клянусь, сколь это возможно будет в моих силах, защищать вас с Божьей помощью, как надлежит государю в его королевстве, обязанному заступаться за каждого епископа и каждую его церковь.

Епископы, перешептываясь, не сводя глаз с короля, кивали митрами: их устраивало такое выступление.

Теперь замерла знать. Что-то скажет он им? Но Гуго, лишь скользнув взглядом по лицам вельмож, обратился к народу:

– Во имя Христа и Пресвятой Девы Марии, матери Его, я обещаю христианскому народу, над которым дана мне власть, что буду пресекать всякие алчность и произвол, кои будут иметь место по отношению к нему. Клянусь быть справедливым к народу моему согласно моим обязанностям и его правам. Всякий приговор, вынесенный равным либо господствующим над людьми, будет рассматриваться лично мною и утверждаться на основе справедливости согласно закону и праву.

Речь кончилась. Собор загудел, задвигался. Но тотчас затих. Все взоры – на архиепископа.

Тот торжественно провозгласил:

– Милостью Божьей Гуго Капет, герцог Французский, граф Парижский и Орлеанский, избирается королем франков во имя Отца, и Сына, и Святого духа. Аминь!

Собор разразился приветствиями, и громче всех кричали за спинами епископов и вельмож, прославляя нового государя. Затем епископы помазали Гуго миром, – чудодейственным маслом, смешанным с елеем, – единожды ниспосланным с небес как привилегия для короля Франции. С хоров в это время запели псалом о Соломоне, первом из царей, помазанном Господом. Едва епископы отступили, Адальберон Реймский осторожно возложил на голову Гуго корону и вручил регалии – скипетр и державу. После этого певчий затянул «Тебя, Боже, славим» и началась тронная церемония.

Внимание ослабло. Один из графов в толпе сказал другому:

– Корона-то на герцоге – как влитая. Будто и был всегда королем. Но теперь уж законным.