Виктория Дьякова - Маркиза Бонопарта

– Не будем будить ее, – решила княгиня. – Пока она спит, она еще надеется, – и выдворив всех, Анна осторожно прикрыла дверь.

Где-то совсем близко прокукарекал петух. Анжелика открыла глаза. На какое-то мгновение ей показалось, что она находится в своем чайном будуаре в Париже, и тонкий шелк белья на ее постели еще хранит очертания и тепло тела того, кто был здесь с ней, а теперь уехал, потому что его призвал к себе император… О, это жалкое пробуждение, щемящее сердце, – нет ни усыпанных вышитыми розами гобеленов на стенах в ее родном и уютном гнездышке, ни кровати-раковины, кружево белья из которой выглядывает наподобие морской пены. Нет и не будет никогда белых роз, какими Арман всегда приветствовал ее поутру, даже если находился далеко, – их привозил курьер, и они будили маркизу своим нежнейшим запахом… Ничего этого нет. А есть тоска по дому, усталость от всего пережитого, закопченные стены чулана и утренний осенний холод – так что носа не высунешь из-под меховых одеял, пока не затопят печь.

Однако маркизе некого упрекнуть, кроме самой себя. Ее никто не звал на войну. Анжелика сама решила расстаться с прозрачными пеньюарами, тончайшими чулками и трепетным запахом духов. Точнее, она все это загрузила в дорожный саквояж, но война оказалась совсем не такой, какой представлялась в Провансе. И пробыв при ставке Бонапарта всего лишь несколько часов, маркиза очутилась в конечном итоге вот здесь, в закопченной избе, топящейся по-черному, вынужденная надеяться на милость двух дам, едва знакомых ей прежде. Арман же обманул ее ожидания еще горше, чем это сделала война.

События минувшего дня и появление Луизы на аванпостах снова встали в памяти Анжелики, и чтобы не позволить грусти лишить ее решимости, она откинула одеяла и встала, дрожа от холода.

Быстро одевшись и попрыскав на лицо ледяной водой, стоявшей рядом с канделябром в серебряном кувшине, Анжелика выглянула в сени – ее поразила тишина в большой горнице, где обычно поутру уже слышался гомон слуг. Главный из них, очень забавный, как казалось Анжелике, малоросс, всегда возился с самоваром, все засовывая щепки в трубу, хотя тот вовсю уже кипел. Сегодня же – никого. Анжелика встревожилась. А может быть, она проспала и княгиня Анна с Бурцевым уже отвезли доктора Шлосса на аванпосты? Но как же без нее? Почему не разбудили? Пожалели? Ах, зачем! Теперь придется скакать самой…

Досадуя на хозяйку дома да и на себя саму, Анжелика распахнула дверь в горницу – и остановилась на пороге. Сердце ее вздрогнуло – она сразу почувствовала неладное. Оказывается, никто никуда не уехал. Обе русские княгини, Анна и Лиза, сидели за пустым столом, а Бурцев и граф Анненков стояли чуть поодаль, у печи, которую никто еще и не думал топить. Все они молча смотрели на нее, и Анжелика вдруг заметила, что в темно-голубых глазах Анны блеснули слезы. Маркиза пошатнулась – ее словно ударили. Где-то в глубине души она уже догадывалась, но боялась поверить самой себе.

– Что? – спросила она, превозмогая слабость, которая вдруг охватила ее – и ноги подкосились. – Мы не едем на аванпосты? Почему? Французы? – пораженная общим молчанием, она ухватилась за свое предположение, как за последнюю соломинку. – Французы отказались показать Александра доктору Шлоссу? Но почему?

Женщины за столом переглянулись, и Анна решила взять всю тяжесть сообщения на себя.

– Ma chère, вам надо собрать все мужество, – произнесла она, поднимаясь и направляясь к французской маркизе. – Мы все готовы исполнить свои обещания вам, и маршал Мюрат ни в коем случае не стал бы препятствовать, но увы, наши старания теперь бесполезы. Вот Алексей… – она указала на Бурцева и хотела продолжить, но слезы перехватили ее голос, она замолчала и прижала платок к лицу.

– От Мюрата прискакал адъютант, – проговорил Бурцев глухо, не глядя на Анжелику, – ваш брат, генерал де Траиль… умер… в госпитале… ночью… – Лешка отвернулся, – мы опоздали…

Анжелике показалось, что она ослышалась…

– Умер? Как?! Этого не может быть! – воскликнула она. – Мы же послали ему лекарства, еду…

– К сожалению, ваш брат не получил ничего, – проговорила Анна, вытирая слезы, – Мюрат передал нашу посылку своим адъютантам, а те растащили все… Теперь у французов все так – каждый за себя.

Прижавшись к стене, Анжелика опустилась на скамью и в отчаянии сжала руки. Ее сухие расширившиеся глаза смотрели перед собой.

– Это я виновата, – прошептала она, – я… Я знала, что он ранен. Я видела его на Бородинском кургане. Я не поехала к нему – струсила, струсила за себя. И теперь… Если бы я сама отвезла ему лекарства, он был бы жив. О боже! – она сжала руками виски и, низко наклонив голову, замотала ею. Спутанные волосы разметались до пола. – Я все время думала только о себе. Как я наказана! – простонала она. – О Александр! Я не думала, не думала, что выйдет так…

– Не убивайтесь, на все воля Божья, – Анна Орлова пыталась утешить ее, понимая, что всякие слова излишни. – Ведь у вас остается еще один брат. Вы можете отправиться к французам и заботиться о нем. Мы проводим вас…

– Да, да, я готова, – собралась Анжелика. Она встала и хотела сразу же вернуться в чулан, чтобы забрать свою шляпу и дорожный плащ, но острая боль в груди заставила ее вскрикнуть – и все померкло перед глазами.

Сделав несколько неловких шагов, маркиза наклонилась вперед и упала бы, если бы подскочивший Бурцев не подхватил ее на руки. Маркизу уложили на постель. Граф Анненков срочно отправился за доктором Шлоссом.

Силы Анжелики не выдержали. Она металась в горячечном бреду, не чувствуя ни себя, ни текущего времени. Когда же сознание вернулось к ней и она открыла глаза, то обнаружила себя все в том же закопченном чулане. Прошло уже семь дней.

Память плохо возвращалась к маркизе. Она обвела глазами скромную обстановку своего жилища, наморщила покрытый испариной лоб, совершая усилие, – и резким толчком что-то прояснилось в ее мозгу. Она попыталась сесть. Но боль в груди заставила ее снова опуститься на подушки.

– Мне надо ехать к Пьеру, надо ехать, – задыхаясь, твердила она.

– Куда ехать, милочка? – недовольно проговорил доктор Шлосс, склонившись над ней. – Вам надо лежать и лежать. Вы нескоро еще вернетесь к прежнему состоянию…

– Но я не могу оставаться более, – проговорила маркиза. – Мой маленький брат. Он теперь совсем один. – Она тихо заплакала и отвернулась к стене. – О горе мне, горе…

– Не надо изводить себя, мадам, – ответил ей немец довольно сухо. – Все равно это бесполезно, пока организм сам не позволит вам осуществить ваше намерение. Излишним же страданием вы только ослабляете его. Придет время – поедете, куда захочется… А пока – подумайте о себе…