Олег Алифанов - Все, кого мы убили. Книга 1

– Почему избрали вы Бейрут для ваших изысканий? С точки зрения поисков древностей, не лучше ли остановиться в Александрии? – начал он издалека.

Для ужина он облачился в строгий европейский костюм, надменность позаимствовал у трёхбунчужного паши, пронзительностью внешне учтивого взгляда мог соперничать с Саладдином. Мне рекомендовали его как человека, сделавшего немалое состояние на торговых операциях. Получая смехотворное жалование, агенты и консулы обыкновенно занимались делами своих стран лишь за статут, который давало им положение их в Османской империи. Они освобождались от налогов и имели целый ряд послаблений, коими пользовались зачастую не без злоупотреблений.

– Причин множество, – охотно ответил я, невзирая на всё то, ибо найти в сих краях человека хотя бы как-то относящегося к моей Отчизне уже почитал за счастье. – Город удобно расположен почти в центре Сирии, и в отличие от Яффы обладает прекрасным портом, имеющим постоянное сообщение с Египтом и Смирной, ведь мне предстоит принимать и отправлять множество корреспонденции и предметов старины. Я рассчитываю устроить здесь что-то вроде конторы для вербовки агентов из местных жителей, кои бы доставляли мне рукописи со всего дамасского пашалыка. Я же занялся бы их отбором и классификацией попутно с совершенствованием в языках. Кроме того, – не мог не добавить я, – добрые рекомендации о вашем приюте послужили к окончательному моему определению. Хотя старейшество ваше оспаривает в Сидоне Катафачо.

Он заметно просиял, отметив, что через их консульское агентство проходит связь церкви нашей с Иерусалимским патриаршим престолом.

– Кто старше – тут дело ясное. По замыслу императрицы ещё в тысяча семьсот восемьдесят третьем году после заключения торгового договора с Османской империей консульство должно бы основать в Бейруте, и указ вышел, но вот самого консула Коронелли назначили спустя лишь два года. После другие проволочки, отсрочки. Да и то, к слову, до места он так и не доехал – переписали его уже в Акку. К тому времени в Сидоне уже три года сидел генеральным консулом Ферриери. Так что первые мы лишь на бумаге. Что, разумеется, главнее.

Мы рассмеялись, и спесь Шассо улетучилась, как не бывала.

Вскоре я знал, что обо мне в последний месяц спрашивали трое или четверо особ, но лишь один предъявил фирман на имя Прохора Хлебникова и оставил записку. Впрочем, поскольку сам Шассо с ними не беседовал, то на мою просьбу обещал подробно справиться у помощников. Я и обрадовался, но больше насторожился. Нет, не загадочные визитёры беспокоили меня, хотя им я тоже не находил объяснения, а то, что тот совсем не обмолвился о письме, важном для меня сейчас более, нежели все тайны мира. В течение всей трапезы, за которой мой хозяин постарался ознакомить меня, казалось, со всеми яствами этих самобытных краёв, я чувствовал себя словно на иголках, что не осталось незамеченным чиновником, и постарался поскорее завершить церемонию, сославшись на усталость. Он нехотя отпустил меня, взяв обещание, что мы непременно продолжим знакомство назавтра.

Уже ночью, бросая страшные тени в свете луны, я скакал от счастья, насколько позволяли мне размеры моего пристанища, верно, именно так, как сказано о радости в девятой заповеди блаженства. В отсутствие моё, секретарь прислал в номер почту, и, лишь только переступил я порог, благостным ликованием наполнилось моё сердце – как унылая комната нежно заполнилась тем самым чарующим, ни с чем не сравнимым ароматом духов княжны Анны. Чувствуя себя на грани исступления и дрожа перстами, я добывал огонь, кляня себя за то, что не позаботился заранее о достаточном количестве свечей, а после рылся в груде нашедших меня эпистол, пока, наконец, в тусклом свете не обнаружил то самое долгожданное письмо от возлюбленной своей, отправленное из Греции. Теперь уж не серчал я на Шассо, ибо писем оказалось столько, что надолго оказался я обеспечен приятным трудом по сочинению ответов.

Из короткой записки княжны я понял, что писала она вдогонку некоему большему посланию, скорее всего, лишь с тем, чтобы остаться без внимания княгини Натальи Александровны. Я невольно улыбнулся, представляя себе эту картину, где благородная мамаша строго следит за чистописанием дочери. Вскоре уже срывал я облатки и с обыкновенного, без украшений, пухлого пакета, нёсшего на себе, увы, лишь унылый запах почтовых отправлений Европы.

Что ж, и в самом деле, в нём княжна весьма старалась, очевидно, набело переписывая письмо своим твёрдым круглым почерком, отличавшимся от поспешного начертания букв на отложенной мною странице – неровного, но столь милого глазам моим и столь много говорящего сердцу. Но не только гладкость строк отличала два послания, меньшее из которых, впрочем, не содержало ничего, кроме вполне целомудренных приветствий и наивного объяснения. Официальный, почти сухой тон отчёта о путешествии выразительно свидетельствовал лишь о деловой стороне нашего общения: две путешествующие особы знатного происхождения извещают о своих планах куда менее родовитого своего чичероне. И именно это впечатление, – твердил мне голос рассудка, – хотела нивелировать юная половина этой праздной пары – это, а не что-то большее, что ты возомнил себе в приступе возбуждённого чувствами горделивого самомнения.

Отложив утомительное чтение до приятного света дня, и сознавая, что не смогу сомкнуть глаз ещё долго, я сел у окна, набив трубку превосходным турецким табаком, и тихая тёплая ночь одинокого путника в тысячах вёрст от Отчизны и возлюбленной немного скрасилась цимлянским вином, сбрызнутым в бокале лунным светом далёкой надежды. Душная, нагретая за день комната проветривалась скверно, и в конечном счёте я выставил стул наружу, прямо на крышу консульства. Других постояльцев в ту пору не нашлось, таким образом совершенству моего одиночества слабый ветер дарил приятную прохладу, и я мог всецело узурпировать просторную террасу. Я размышлял об оставленном крае, и понимал, что этой ласковою зимою совершенно не скучаю по его ледяным вёрстам. А о благословенном положении Земли Обетованной я мог сказать только то, что мало на свете найдётся краёв, где в месяц путник, исходив всю её из конца в конец, отыщет такую полноту разнообразия на все потребности умеренной жизни. Множество солёных и пресноводных морей, горы, пустыни, реки и плодородные равнины, дающие урожай дважды в год и пищу тучным стадам – там словно щедрой рукой насыпано все, что потребно первобытному и неискушённому ржавым веком народу, чтобы радоваться жизни под милостивым оком Всевышнего. Пересечения торговых путей и солнечный климат, сочетаясь с творчеством трудолюбивых рук должны по дальновидному замыслу Провидения дополнить и преумножить сокровища земли, в которой не зарытый талант давал бы духовную прибыль десятикратно.