Олег Алифанов - Все, кого мы убили. Книга 1

– Я уже говорил: деньги или иные ценности! – воскликнул Артамонов. – Уверяю, они не побрезгуют ничем. Там они считали вас наймитом Третьего Отделения, здесь, убедившись в своей ошибке, решили попросту организовать грабёж!

– Возможно, возможно. Поймите, в опасности не только моя жизнь, но и ваша. – Я взял в руки дуэльный ящик с таким расчётом, чтобы он заметил это. – Если вы предаёте тайное общество, ждите мести от них, если сейчас обманывали меня, я не прощу вам. Но к чему говорить о нас? Более всего я переживаю за спокойствие Анны, на которую случайно может обрушиться тяжесть какого-то грязного проклятия, которым по глупости играетесь и вы, и её отец!

Артамонов вздохнул и надолго замолчал, совсем поникнув головой. Казалось, он собирается с духом, чтобы поведать нечто важное. Наконец, он почти шёпотом произнёс:

– Я не могу знать, но почти уверен, что это треклятое общество отличается от остальных тем, что охватывает подданных множества держав и существует скрытно от всех правительств, хотя посредством некоторых своих членов имеет в верхах столь большое влияние, что это определяет политику империй. Цели их много обширнее и страшнее тех, что держат в секрете Голуа и ему подобные. И если о секретных их намерениях я отдалённо могу догадываться, то истинные задачи погребены за печатью полного молчания.

Ссоры не произошло, объяснения, данные Артамоновым, удовлетворили первое моё любопытство хотя бы тем, что у меня развеялись мысли о его лукавстве, а страх его, вызванный опасениями за жизнь, казался неподдельным. Зря успокоив его заверением, что до встречи с загадочным Россетти ему ничто не угрожает, я, конечно, после изменил своё мнение, ведь тайные общества – мастера по части расставлять ловушки. Я в тот вечер даже погостил в доме, где снимал жильё Владимир. Не в пример моей каморке, его помещение могло именоваться самой настоящей квартирой, хотя немало признаков отличало её от привычных московских вкусов. Он любезно предложил переехать к нему, но я счёл это преждевременным. Отказался я и от предложения заночевать. Вполне мирно длинными чубуками и ароматом кофе, заказанным по-соседски прямо из окна, заканчивали мы день тот, но лишь после того, как безуспешно обошёл я все углы и закоулки, вынюхивая горький запах раствора господина Либиха.

Верю ли я Артамонову? – рассуждал я на пути обратно, еле отыскивая дорогу в темноте. Да – и нет. Кое-что из слов его не подлежало сомнению, ибо я обладал схожими догадками. Повесть о призраках его семьи, услышанная мною сперва от Прохора, имела, в корне своём, один источник даже по предположении об отсутствии уговора их между собою. Что та, что другая сторона ссылалась на дворовых болтунов, при этом к пути Прохора, более краткому, я чувствовал тем более доверия, чем меньше французских толкований оно претерпело. Таким же образом объяснялись и некоторые расхождения в рассказе. Я не мог отринуть, конечно, подозрения, что оба столь тщательно пытались меня запутать, что между собой поверяли даже ошибки, но тогда с какой целью замысел их, столь чудовищный, что требовал хитроумия в духе царя Итаки, вовлекал меня в свою орбиту, полную эпициклов и эквантов? Для прозаического грабежа витиеватостей набиралось чересчур много. Прочие части рассказа Артамонова я мог подтвердить или отринуть когда-либо в будущем, но решить, что делать с ним, мне требовалось скорее. Я рассудил так, что оттолкнуть его от себя я смогу в любое время, и хоть пользы в нём мне не виделось никакой, однако он не требовал содержания, а сопровождающий в путешествиях по землям сим мог помогать мне простым своим присутствием. Но опасался я и другого. Более прочего подозревал я его в том, что с помощью моей попробует он свидеться или письменно снестись с княжной Анной. Очень не хотелось мне, чтобы в порыве отчаяния, услышав отказ, бросился он, очертя голову, через море в поисках её, благо отыскать пристанище их в Греции или в Италии не составит труда.

И всё же что-то неуловимо не сходилось в рассказе художника. Поверить в то, что князь смирился с затоплением раскопок, я не мог – для него там только начало открываться самое значительное. Либо Прозоровский так ничего и не обещал Артамонову, либо тайные братья знали о кладах болот нечто гораздо большее, и Владимир догадывался о том. Впрочем, возможно, как раз именно он знал нечто, что не желал сообщать ни им, ни мне. Тогда получалось, что я нужен ему для какой-то совершенно неведомой цели.

Но гипотеза Артамонова так же находила всё больше подтверждений. Только Третье Отделение совсем ни при чём. Затопление трясин и невозможность вести раскопки сокровенного Эльдорадо заставило часть тайного братства или, попросту, шайку разбойников, искать более лёгкую наживу, коей стал, увы, я, или, вернее, ассигнования Общества Древностей.

Вопрос, как он отыскал столь точную натуру, чтобы встретить меня, я оставил при себе. Его связь с Прохором становилась для меня почти очевидной. Но чем грозит мне столь ненадёжный союз? Как могу я использовать его в своих целях, раз уж избавиться от обоих не представлялось возможным?

И уж точно сказал Муравьёв, что Восток скоро и усердно учит даже нерадивых учеников, а после строго спрашивает урок. Истории здешних султанов и шейхов требовали держать друзей близко, врагов же – ещё ближе. Итак, я не стану выказывать своей неприязни. Под присмотром оба – художник и ямщик станут мне понятнее, а рано или поздно смогу я вывести их на чистую воду. Если, конечно, они не преступят некую незримую черту раньше. Иметь под боком человека, сознавшегося в слежке за мной куда как выгоднее, чем, распрощавшись с ним, терзаться догадками, кто же теперь подослан недоброжелателями. Через Артамонова я могу снабжать их сведениями, безопасными для меня, так не посоветовать ли художнику примириться с Россетти?

Путаясь в эфирах разнообразных мыслей сих, ощутил я вскоре, как неприятно начало подводить у меня живот от того, что заблудился я и в твёрдых каменных переулках ночного города. Поздно хватился я забытого у Артамонова клинка, возвращаться уж было далеко, да и не было уверенности в том, что смогу найти обратную дорогу. Поначалу ещё попадались жители, стремившиеся к приютам своим, и два или три раза встречал я богатых лиц, сопровождаемых слугами, освещавшими путь мутными лампами, но тогда ещё полагал я, что следующий поворот откроет мне знакомые места. Вскоре уже и спросить оказалось некого, а время от времени мерещились мне какие-то тени по сторонам, но смелости окликнуть их у меня не нашлось, ведь заплутавший путник – прекрасная мишень для праздного грабителя, который, возможно, вовсе и не собирался нападать на вас. Я шёл, изображая саму уверенность, ориентируясь более по направлению, даваемому слабым отсветом восходящей где-то за домами луны, но кривые улочки поворачивали так причудливо, что вскоре отчаяние выбраться самостоятельно заступило место гордыни. Там, где небо лишь немного светлее домов, а редкие огни кажутся виденными в той же последовательности четвертью часа ранее, желание повстречать любого прохожего становится жизненной потребностью.