Олег Алифанов - Все, кого мы убили. Книга 1

Свернув во двор консульства, услышал я громкую возню и перебранку, в которой выделялись знакомые нотки голоса моего ямщика, и кто-то сдавленно отвечал ему на местном диалекте. Узрел я такую картину: худосочный туземец вытянулся, едва касаясь земли мысками, в то время как крепкий Прохор, нависая над ним косматым чудовищем, держал его одной рукой за горло, прижав к стене, другой пресекал попытки несчастного смягчить свою участь. Немного обождав, я понял, что происходит нечто вроде допроса с пристрастием. Прохор, переходя с рыка на крик, что-то требовал по-русски, зачастую повторяя слова по складам, тот пытался ответить по-своему, смешивая в лице непонимание с острым желанием понять.

Подойдя к месту, я заметил моему секретарю, что сколь бы громко он ни делал свои внушения, собеседник не сможет понять его, ибо это всего лишь малограмотный араб, языков не учивший. Прохор, не отрываясь от своего занятия, возразил, что «ничего-ничего, они уже начинают-с» и добавил, что отыскал одного из давешних нападавших; теперь же выясняет, кто подослал их и с какой целью. Я пригляделся к человеку, который бросал на меня умоляющие взгляды. Он напоминал мне разбойника не более и не менее чем половина жителей Бейрута. При свете, не то что во тьме, не смог бы я отличить их друг от друга. В этом духе я и выразил свои сомнения Хлебникову:

– Ты уверен, коллега секретарь, что это тот самый человек?

– Как же я могу помнить точно-с , когда темно и драка? – удивился Прохор и показно выпучил глаза. – Они все на одно лицо. Но зато он меня помнит. Помнишь меня, леший? – заорал он, уперев своё лицо в вершке от глаз оборванца. Тот прохрипел своё согласие, чем не удивил меня. – Ну, вот, – удовлетворённо повернулся ко мне Прохор. – Нас тут мало, с Одессы, то бишь… Так кому, скажи, сподручнее кого запомнить, нам их или им нас? Посуди сам, вот заходишь ты в гости, в новую компанию. Немудрено графа с корнетом перепутать – столько их. А они одного тебя все запомнят зараз, потому что прочих и без того знают.

В некоторой комичной логике ему я не мог отказать.

– И всё же, – спросил я, – что, если он кивает, потому только, что ты его бил?

– В три дня весь городишко облазил, покуда случайно его не сыскал-с. Способ мне один седок урядник лет пять тому сказал, как зачинщика в толпе выверять. Глядеть надо на тех, кто похож. А потом брать быка за рога: ты такой-сякой, чтоб тебя – и глядеть в глаза. Не понимает – отпускай, испугался – держи. Сто раз мимо – один в точку, глаза выдадут, а после и сам сознается. Вот сегодня вижу этого – вроде похож. Я – к нему, говорю, помнишь меня, гнида, а она стрекача. Догнал дуру. Легонько раз только пихнул в харю-с, но не за то, что он грабил, а за то, что не хотел ко мне в гости идти, – объяснил ямщик и снова заревел: – Брезговал змей, со мной чай пить!

Никогда не мог понять я толком, то ли Прохор так глупит, то ли шутит, но если верно второе, то он был втрое умнее, чем себя держал. Я подошёл ближе и задал вопрос по-арабски:

– Ты помнишь меня?

В глазах его, вдруг поникших, я прочитал, что Прохор не так уж оказался далёк от истины в своём инквизиторском порыве. Попросив чуть отпустить его, так, чтобы он мог стоять на целой ступне, я обещал, что смогу помочь ему только, если он скажет правду. Случайно под полой моего сюртука ему открылся кинжал. Он начал говорить так бурно, что напомнил мне не к месту прорыв Арачинской дамбы.

– Что он брешет? – спросил Прохор, когда я дал бедняку несколько пар, что заставило его просиять и излиться новым исповедальным фонтаном.

– Нанял их некий франк, – перевёл я честно всё, что сумел понять в этом потоке речи, ибо казалось мне уже, что Прохор мой вполне мог понимать местный глагол и сам, – обыскать меня на предмет какой-то печати, а похож франк тот на… не пойму… икону, кажется. На тебя кивает. Ты ему какие показывал иконы?

– Никаких я ему икон не показывал, – удивился Прохор. – А что за печать?

– Ясно – что. Та печать, которую я прикладываю, чтобы деньги получать.

– Так что им за прок? Деньги у казначея, тот их банкиру снёс, оба вас в лицо знают.

– То – здесь, а главная часть у Захарова в Константинополе. По моей бумаге с печатью он обязан их выслать или передать нарочному. Поняли, видать, что здесь им до золота не добраться, вот и решили схитрить. – Сколько тебе обещали? – спросил я пленного.

Из его ответа выходило, что всё ценное им дозволялось забрать себе. Как ни теребили мы его, он ничего кроме уже сказанного не ведал, с чем и обрёл свободу, исчезнув так скоро, как только позволяли кривые переулки. Похищенные деньги он, конечно, обещал вернуть.

Зачем Прохор пытал этого человека? Допустим, выслуживался передо мной, доказывая свою годность, но ведь не знал же он, что я явлюсь в тот самый час? Как ни крути, он в самом деле сыскал того разбойника, пропадая где-то все последние дни и объявляясь ненадолго с пасмурным видом. Поверил ли он мне, что ищут они золота, если и сам я в то уже почти не верю? Кто кого – он меня или я его – больше жаждет убедить в этой отвлекающей цели? (Тут не ко времени припомнился мне и похожий ребус Дашкова, так что заныло в голове). А ведь может статься, что эти последние искали как раз денег, и моя гипотеза, призванная сбить с толку Хлебникова, верна? Или я неуклюже участвую в их спектакле, разыгранном для меня Прохором, нанявшем ещё одного араба, чтобы тот сообщил мне совершеннейшую небылицу, чтобы отвлечь от иной цели? Нет, невозможно. Не мог предвидеть он, что я спрошу.

А Артамонов – не посыльный ли князя? Потому и не бежит он от шайки Голуа (или к княжне Анне в Грецию) что не исполнил своего задания, и бежать ему некуда. Да и преследование его тайными братьями тоже может обернуться лишь выдумкой, поскольку главный соглядатай – он сам. Но за кем следит Прозоровский? За своими врагами или за мной? Если за ними – зачем? Если за мной – для чего?

Я не пришёл ни к каким выводам. Вечером того же дня я, наконец, описал Бларамбергу множество интересных наблюдений, облёкши их, разумеется, в форму своих личных открытий, которые не могли оскорбить моего старшего коллегу нелепостью домыслов, но заставляли бы его завидовать. Пожелал я ему успехов в расшифровке эпиграфа, рассказав, что имею твёрдого покупателя на такие даже второстепенные вещи.

Не скрою, долго размышлял я, стоит ли писать ему о том, что предостережения его в нашу первую встречу сбылись худшим образом и продолжают преследовать меня. И написал бы, если бы не образ Анны, затмивший и по справедливости уравновесивший все невзгоды.

Итак, что мне предстояло выяснить, я записал на листе бумаги. Поколдовав с час, я свёл всё к наименьшему из минимумов – уяснить, какими нитями, помимо уже известных мне, связаны между собой все вместе и по парам: подручный Голуа (имя которого ещё предстояло вспомнить), Артамонов и, на всякий случай, Прохор. А также зачем каждому из них я так необходим. Тайное общество – основание веское, чтобы опасаться сыщиков, каким в их мнении мог оказаться я, но то в России. А с какой целью они продолжают преследовать меня до края света?