И. Болгарин - Адъютант его превосходительства

Ковалевский с трудом скрыл удивление. Насколько он знал Деникина, не в характере этого упрямого честолюбца было испрашивать чьих-то советов. С чего бы это? Не иначе что-то задумал, ищет единомышленников. Не совет­чиков, а единомышленников.

Эти мысли промелькнули мгновенно – одна за одной. Паузы не последова­ло – Ковалевский тотчас же сказал:

– Рад быть полезным, Антон Иванович.

Деникин пытливо посмотрел на Ковалевского, пощипал седую – клинышком

– бородку и удовлетворенно кивнул:

– Я признателен вам, Владимир Зенонович. – И, словно зная, о чем ми­нуту назад думал его собеседник, добавил с горечью: – В штабе у меня много советчиков! И все – по-разному! Одни уже договорились до того, что советуют сдать красным Донбасс, а вашу армию перебросить под Царицын в подчинение Врангеля…

Пухлой рукой Деникин сжал остро оточенный карандаш, и в наступившей тишине Ковалевский явственно услышал сухой деревянный треск – трудно бы­ло ожидать такую силу в маленькой руке. Отброшенный карандаш скользнул по столу, кроша грифель.

Для Ковалевского не было секретом, что командующий Кавказской армией барон Врангель настаивал на том, чтобы главным стратегическим направле­нием стало царицынское. Только объединившись с армией Колчака, категори­чески заявлял он, можно добиться решающего успеха в кампании.

Деникин же отстаивал иную точку зрения. Разногласия между Деникиным и Врангелем были затяжные, резкие, с многочисленными язвительными намека­ми, мелочными придирками, уколами исподтишка. Телеграммы от Врангеля шли потоком – то насмешливые, то терпеливо-выжидательные, то откровенно злобные и желчные. Даже сейчас, когда наметились первые успехи в наступ­лении, барон стремился доказать превосходство своих стратегических и тактических замыслов.

Деникин, сдерживая охватившее его раздражение, резко встал и подошел к Ковалевскому, который не поспел за ним встать сразу. Главковерх, поло­жив ему на плечо руку, попросил остаться в кресле. Пожалуй, жест этот продиктовала не только любезность старшего по чину, но и привычный рас­чет человека невысокого роста, не любящего смотреть на рослых собеседни­ков снизу вверх.

– А того не понимают господа генералы, что время для споров и прид­ворной дипломатии прошло! – продолжал Деникин. – Ответственность за судьбу России отметила всех нас своей печатью, всем нам нести один крест! – Он прошелся по кабинету, мягко ставя на ковер ноги, обутые в генеральские, без шнурков, ботинки, и опять остановился возле Ковалевс­кого. – Настала пора решительных действий, Владимир Зенонович. Я готовлю сейчас директиву, в которой хочу досконально определить стратегические пути нашего наступления. И его конечную цель…

Ага, вот в чем дело!..

Ковалевский знал, что своим высоким положением главнокомандующего во­оруженными силами Юга России Деникин обязан отнюдь не личным досто­инством или выдающимся военным дарованиям и уж, конечно, не популяр­ностью в русской армии, где не любили черствых людей. О нем много гово­рили среди офицеров как о человеке беспринципном, бестактном и недале­ком. Однако Корнилов в канун своей гибели, как бы предчувствуя свою об­реченность, назвал, имея в виду какие-то свои веские соображения, преем­ником именно его, Деникина.

Неожиданный выбор Корниловым малопримечательного, сухого, непопуляр­ного Деникина вызвал удивление и породил недоуменные толки – все знали о посредственных дарованиях преемника, но никто не решился открыто оспари­вать его: после гибели Корнилова над его именем засиял венец великомуче­ника.

Теперь Деникин владел Северным Кавказом, Тереком, богатейшей Кубанью и Донской областью. И все же… противники Деникина, хотя и приняли мол­ча его главенство, скрупулезно вели счет его ошибкам, ими объясняя любую неудачу. И Ковалевский понял, как важно для главнокомандующего не допус­тить просчета в разработке предстоящей директивы и конечно, заполучить себе опытных союзников при ее выполнении.

Однако почему выбор пал именно на него, Ковалевского? Он знал Деники­на давно, но они всегда были холодны друг с другом.

Владимира Зеноновича, любящего разговор по душам, атмосферу домашнос­ти, раздражало самоуверенное высокомерие Деникина.

Антипатии своей к нынешнему главнокомандующему Ковалевский никогда особенно не скрывал. Так что же заставило самолюбивого, не привыкшего ничего прощать Деникина откровенничать сейчас именно с ним?

А у Деникина, знавшего вкус к штабному политиканству, были на то свои основания. Прошлой их отчужденности он, конечно, не забыл и особых сим­патий к Ковалевскому не испытывал, считая его баловнем судьбы. Но сейчас об этом не следовало вспоминать, сейчас важно было другое – военные и человеческие качества, личность самого командующего Добровольческой ар­мией. Деникину нужен был человек, которому бы верили офицеры, которого знали бы солдаты.

А у Ковалевского была прочно, неоспоримо сложившаяся репутация та­лантливого военачальника, незаурядного тактика. Всю войну, с первых дней четырнадцатого года, он командовал корпусом и кроме умения военачальника проявил еще и редкую храбрость. Нравилось солдатам, что он часто бывал в окопах, любил поговорить с ними по душам, ободрить шуткой, не допуская в то же время панибратства. Он не завоевывал авторитет, а имел его. Корпус Ковалевского считался одним из лучших на Юго-Западном фронте, а во время знаменитого Брусиловского прорыва особо отличился, за что и получил наи­менование гвардейского.

Немаловажно для Деникина было и то, что начисто лишенный честолюбия, Ковалевский не лез в диктаторы, следовательно, тут можно было не опа­саться соперничества. Деникин даже подумывал о назначении Ковалевского на пост военного министра, если, конечно, наступление увенчается оконча­тельным успехом. Именно в беседе с Ковалевским Деникин решил опробовать директиву на слух – в такой крупной игре он готов был поступиться само­любием, выслушать и советы, и возражения.

– Я мыслю наступать широким фронтом на Харьков, Курск, Орел и далее на Москву, одновременно очищая от войск красных Украину, – уверенно го­ворил Деникин. – Вдоль Волги, в обход Москвы, пойдет Кавказская армия генерала Врангеля; генерал Сидорин со своими донцами будет наступать в направлении Воронежа… – Деникин присел к столу, продолжил: – Вам же, Владимир Зеноновнч, по моему плану отводится решающее направление. Овла­деете Харьковом, и перед вами откроется кратчайший путь на Москву! – и ожидающе посмотрел на Ковалевского – ему важно, очень важно было знать, как тот отнесется к его плану.

Ковалевский помедлил с ответом, взглянул на карту России. Смогут ли сравнительно малочисленные армии преодолеть путь, предначертанный планом главнокомандующего? Не растворятся ли они на огромных просторах Украины и России? И тут возникло другое сомнение. По мере продвижения белой ар­мии на занятых территориях будет устанавливаться дореволюционый режим с губернаторами, уездными начальниками, помещиками. Земельный вопрос до сих пор никак не решен, значит, у крестьян станут отнимать обработанную землю, инвертарь, скот. В результате умножатся случаи крестьянских бун­тов, вооруженного сопротивления. Это тоже вряд ли будет способствовать быстрому продвижению войск…