И. Болгарин - Адъютант его превосходительства

Кольцов бегло просматривал поступившие за последние часы письма, те­леграммы, документы и докладывал командующему:

– Рапорт градоначальника. Просит утвердить штатное расписание комен­дантской роты и взвода охраны сортировочного лагеря.

– Заготовьте приказ, я подпишу, – благодушно согласился Ковалевский.

– Слушаюсь!.. Рапорт начальника гарнизона Павлограда.

– Что там? – тем же размеренно ленивым тоном спросил Ковалевский.

– Полковник Рощин жалуется, что генерал Шкуро в пьяном виде ворвался в штаб и потребовал освобождения из-под ареста своего хозяйственника Си­нягина. Полковник Рощин пишет: «В присутствии офицеров штаба генерал Шкуро кричал на меня: «Мишка, выдай Синягина, а то я из тебя черепаху сделаю! – прочел Кольцов с почтительной выжидательной веселостью.

Ковалевский тоже улыбнулся:

– В семнадцатом Шкуро, напившись пьяным, вот так же кричал великому князю Дмитрию Павловичу: «Хочешь, Митька, я тебя царем сделаю?!» Великий князь холодно поблагодарил и отказался… А что полковник Рощин?

– Отказался выдать Синягина.

Некоторое время Ковалевский молча управлялся с завтраком, и казалось, забыл о Кольцове, потом со вздохом сожаления сказал:

– Синягина все же придется освободить.

Кольцов с недоумением посмотрел на командующего:

– Но он же вор, Владимир Зенонович! Продал партию английского обмун­дирования…

– Антон Иванович Деникин просил меня не трогать Шкуро, – доверительно сказал Ковалевский. – По крайней мере до тех пор, пока не возьмем Моск­ву. Заготовьте письмо полковнику Рощину.

– Слушаюсь, Владимир Зенонович! – Кольцов сделал пометку в блокноте и продолжил: – Письмо харьковского архиерея Харлампия. Просит принять его.

– Пишет, по какому делу?

– Так точно, насчет земли хочет посоветоваться. Просит разрешения прирезать к монастырю пятьсот десятин лугов.

– С богом, с богом пусть советуется… – махнул салфеткой Ковалевский и задумчиво уставился на Кольцова. – А что, может, принять?.. Давно в церкви не был, лба перекрестить некогда… Приму, пожалуй! Луга-то им небось надобны. Сирот, нищих ныне сколько – монастыри кормят… Что еще?

– Письма промышленников. Морозов, Бобринский, Сабанцев… – Кольцов тщательно перебирал письма.

– А они что хотят?

– Испрашивают аудиенции у вашего превосходительства.

– Где же я возьму столько времени?! – ужаснулся Ковалевский. – Каждо­му надо уделить внимание! Нет, я решительно не хотел бы с ними встре­чаться… – Но, подумав с минуту, заколебался: – Морозов, Бобринский, говорите? Черт! Все крупные промышленники, финансовые тузы. Как их не принять?

И тут Кольцов, сделав небольшую паузу, заговорил:

– Позвольте мне кое-что предложить, ваше превосходительство! – и, ви­дя, что Ковалевский готов его выслушать, сказал: – Мне кажется, было бы правильным установить в штабе единый день приема посетителей. Тогда по крайней мере они не каждый день будут вам докучать.

Ковалевский оживился, пытливо, с видимым интересом рассматривая свое­го адъютанта.

– Очень дельное предложение. Вот я и попрошу вас, Павел Андреевич, придумайте, как это лучше организовать, – добродушно попросил он. – У вас все?

– Еще письмо от баронессы фон Мекк. Она слезно умоляет сообщить ей, в каком госпитале лежит ее сын. Пишет, что хочет сама ухаживать за ране­ным.

Ковалевский страдальчески взглянул на Кольцова.

– Одним словом, скандал, – кисло произнес он и, отбросив салфетку, пересел на диван. – Не знаю, что ответить баронессе. Ее сынок поручик фон Мекк, видите ли, неудачно повеселился и подхватил неприличную бо­лезнь. Его поместили в госпиталь, он лечится. Но представьте себе, прие­дет баронесса… Это же черт знает какой будет скандал!..

– Ваше превосходительство, я подумаю, как успокоить баронессу… – заверил командующего Кольцов.

– Я и сам хотел просить вас об этом, – с облегчением кивнул Ковалевс­кий. – Постарайтесь сочинить что-нибудь эдакое… правдоподобное.

За дверью зазвонил телефон. Кольцов прошел в кабинет и взял трубку. Звонил полковник Щукин, просил узнать, сможет ли его принять командую­щий.

– Владимир Зенонович, полковник Щукин! – доложил Кольцов.

– Просите! – отозвался Ковалевский и, тяжело поднявшись с дивана, то­же прошел в кабинет. Мундир на нем висел мешковато, отчего, погоны на плечах завалились набок.

Вскоре стремительно вошел Щукин, поздоровался с командующим, потом с Кольцовым.

– Хочу воспользоваться присутствием здесь капитана, – он покосился на Кольцова, – и обратить ваше внимание, Владимир Зенонович, на недопусти­мость некоторых явлений в штабе.

Ковалевский удивленно поднял голову:

– Нуте-с?

– У вас, Владимир Зенонович, есть личная охрана – конвой, который по­чему-то никогда вас не сопровождает. Вот и вчера вы разъезжали по улицам в открытом автомобиле лишь с капитаном и шофером. А между тем в городе, особенно на окраинах, совсем не так благополучно, как бы нам хотелось. Много пробольшевистски настроенных элементов. Кроме того, по сообщениям агентуры, в Харькове перед нашим приходом было создано преступное под­полье, в котором кроме пропагандистских групп есть и группы боевиков, подготовленных для совершения диверсионных и террористических акций. Мы, конечно, в ближайшее время очистим город, но… – Щукин сделал паузу и повернулся к стоящему навытяжку Кольцову: – Я хотел бы просить вас, гос­подин капитан, в дальнейшем неукоснительно придерживаться правила и вы­зывать конвой всякий раз, когда командующий будет покидать здание штаба. Это входит в круг ваших прямых обязанностей.

– Я понял вас, господин полковник, и очень благодарен, что это заме­чание вы сделали в присутствии командующего. Вчера я вызвал конвой, но командующий отменил мое распоряжение! – Кольцов посмотрел на Ковалевско­го: – Я могу идти, ваше превосходительство?

– Минутку. – Ковалевский хмуро протер стекла пенсне и раздраженно сказал: – Николай Григорьевич, видимо, я сам вправе решать, в каких слу­чаях мне пользоваться конвоем… -

Он хотел еще что-то сказать, но, посмотрев на бесстрастное лицо Щуки­на, слабо махнул рукой: – Ладно, как-нибудь вернемся к этому. – И кивком головы отпустил Кольцова. Когда тот вышел, Ковалевский все же сказал: – Вы поставили меня в неловкое положение, Николай Григорьевич.

– Поверьте, это не моя прихоть, Владимир Зенонович. – Щукин деловито достал из папки лист бумаги. – Чрезвычайно важные вести из Киева.

Ковалевский принял бумагу и, поправив пенсне, начал читать. Это было агентурное донесение, в его левом верхнем углу стоял жирный красный гриф «Совершенно секретно».

Агент Щукина Николай Николаевич сообщал, что в связи с декретом ВЦИК о военно-политическом единстве Советских республик и в целях улучшения военного руководства войсками проводится коренная реорганизация украинс­ких армий.