И. Болгарин - Адъютант его превосходительства

Щукин поднял голову, благодарно взглянул на Осипова.

– Хорошая весть, спасибо! По крайней мере, с таким помощником Николаю Николаевичу будет во много раз легче… Что еще сообщает Николай Никола­евич?

Осипов несколько замялся, опустил глаза. Второе – разочаровывающее – сообщение Николая Николаевича он надеялся попридержать до вечера.

Но полковник нетерпеливо потребовал от него:

– Ну что?.. Что?!

– Сообщает, что в штабе красных были информированы об этом задании! – Лицо Осипова приняло скорбное выражение. Ах, как бы ему хотелось сейчас уменьшиться в размерах, стать незаметным, невидимым, чтобы гнев полков­ника излился не на него!

Щукин медленно поднял глаза на Осипова, и они сразу сделались холод­ными.

– Я вновь настоятельно прошу вас подвергнуть тщательной проверке всех, кто работает в штабе недавно.

– Я делаю все, что в моих силах, господин полковник, – счел своим долгом напомнить Осипов. – Однако…

Щукин недовольно нахмурился, веко левого глаза задергалось – верный признак того, что полковник начинал впадать в ярость.

– Однако… – ровным, бесцветным голосом произнес он, – однако где-то у нас в штабе сидит вражеский лазутчик. Это уже не предположение, а факт. Происходит утечка самой секретной информации. А мы с вами непрос­тительно медлим. Бездействуем. Да-да, бездействуем! Чего-то ждем! Чего?

– У меня есть один план… – немного оправившись от оцепенения, неу­веренно начал Осипов.

Но Щукин не стал его слушать.

– Ступайте! – раздраженно махнул он рукой. – Мы еще вернемся к этому разговору!

Провинциальный, тихо утопающий в вишневых садах Харьков за месяц-пол­тора вдруг превратился в одну из оживленных столиц белогвардейщины. Но никак не мог привыкнуть к этому – на окраинах города так же, как и преж­де, на завалинках любили сидеть седоусые деды, во дворах хозяйки кшихали на кур, а вечерами патриархальную тишину рвали разухабистые песни обал­девших от самогона парней.

Но центр жил жизнью столицы. По Сумской, Университетской и Рымарской улицам сновали автомобили иностранных марок и высокомерные парные экипа­жи. Все было как до войны – открылись рестораны с внушительными швейца­рами у дверей, гостиницы с тяжелыми неуклюжими занавесками на окнах, открылись многочисленные пансионы. Заработала неутомимая валютная биржа, объявились приезжие, из коих многие делились в гостиничных номерах-люкс или в лучших апартаментах особняков-пансионов. Жизнь стремилась быть по­хожей на ту, дореволюционную, похожей прежде всего в мелочах: мужчины щеголяли в пальмерстонах и котелках, дамы – в боа и палантинах, лакеи в ресторанах надели белые, безукоризненной выкройки жилеты и галстуки ба­бочкой. И все же в этом стремлении – во что бы то ни стало походить на прежнее – было что-то от игры, словно люди хотели мелочами убедить самих себя в том, что мир неизменен.

В штабе командующего Добровольческой армией был приемный день. Влади­мир Зенонович Ковалевский персональных посетителей не жаловал, но среди них были такие, кому в приеме отказать было никак невозможно, и, согла­сившись на предложение Кольцова о приемном дне, командующий сам устано­вил время для этого малоприятного занятия: вторник, с десяти до двух ча­сов дня. Конечно, лишь в том случае, если позволяла фронтовая обстанов­ка.

Незадолго до назначенного времени Ковалевский прошел в кабинет и пре­дупредил Павла Андреевича, что сможет начать прием минут через пятнад­цать – двадцать.

Кольцов вышел в приемную. В тяжелых разностильных креслах и на бан­кетках, собранных сюда из разных мест и расставленных вдоль стен, сидели люди, преисполненные чинного ожидания. Сплошь сюртуки – новенькие, отг­лаженные, визитки – побойчей и поприглядней и конечно, чопорные безуко­ризненные смокинги. И еще – две дамы в длинных старомодных платьях и шляпках с вуалетками.

Тут же благочестиво ждал приема архиерей – высокий, грузный с черной пушистой бородой. Кольцов вспомнил, что архиерей писал Ковалевскому, просил прирезать к монастырю пятьсот десятин.

Взяв журнал регистрации, Кольцов прежде всего направился к благочин­ному.

– Ваше преосвященство! Командующий незамедлительно примет вас! – с оттенком благоговейности обратился он к архиерею.

Подошел к дамам, выжидательно чуть склонил голову, словно не решался сам представиться им.

– Я – Барятинская, – несколько надменно сказала одна из них, припод­нимая вуалетку, и неулыбчиво, высокомерно оглядела его сверху донизу. У нее было властное, холеное лицо, привыкшее, чтобы на него смотрели или восхищенно или подобострастно.

Барятинская? При каких же обстоятельствах он слышал эту фамилию? И тут же вспомнил. Несколько раз по поручению подпольной ячейки РСДРП ез­дил он из Севастополя в Ялту и всегда любовался архитектурой дворца Ба­рятинских на склонах Дарсана. От дворца шла улица Барятинская. На ней была конспиративная квартира…

– Командующий будет рад видеть вас, княгиня, – почтительно сказал Кольцов и перевел вопросительный взгляд на сидевшую рядом с княгиней мо­лодую даму…

– Не трудитесь, капитан. Это моя компаньонка, – величественно кивнув головой, княгиня отпустила Кольцова.

Следующий посетитель был высок, худ, лысоват. Недостаток расти­тельности на голове он компенсировал пышными усами. В правой руке нервно вертел перчатки, изредка похлопывая имя по свободной руке.

– Здравствуйте, капитан! Граф Бобринсквй? – слегка наклонив голову, представился один из богатейших людей Украины.

Кольцов с любопытством окинул его взглядом. Он много слышал об этом магнате, который владел едка ли не четвертой частью всех пахотных земель Украины. Его собственностью были многие шахты Донбасса и даже железная дорога.

– Его превосходительство будет рад вас видеть, граф! – с учтивым дос­тоинством поклонился графу Кольцов и двинулся дальше. – Слушаю вас!

– Князь Асланов, господин капитан! – Перед Кольцовым стоял кавказец в черкеске с газырями, капризное лицо его приобрело выражение важности. – Осетинский князь, господин капитан! По интимному делу…

– Доложу командующему! – сказал Кольцов и перешел к новому посетите­лю. – Что у вас?

Человек с брюшком и лоснящимся лицом вскочил с кресла, почему-то расстегнул и вновь застегнул сюртук.

– Ваше высокоблагородие…

– По какому делу к командующему? – сухо перебил Кольцов.

– Тарабаев, помещик. Тарабаев Иван Михайлович. У меня в имении, гос­подин капитан, на постое стояла воинская часть… – заглянул он в бумаж­ку, – господина полковника Родионова…

– Ну и что?

– Я по поводу компенсации… Сено – пятьсот пудов, овса…

– Господин Тарабаев! – не скрывая брезгливости, – сказал Кольцов. – По этому вопросу следует обратиться к начальнику снабжения армии генера­лу Дееву.