И. Болгарин - Адъютант его превосходительства

Да и город не мешало бы привести в порядок…

– Будет исполнено, ваше превосходительство, – четко сказал Кольцов.

– «Переговоры с ними ведите в рамках известной вам моей директивы, – продолжал монотонно читать Ковалевский. В его волосе слышалась горькая и бессильная ироничность. – Особое внимание уделите представителю Великоб­ритании бригадному генералу Бриксу. Он наделен большими полномочиями во­енного министра господина Черчилля… – Ковалевский снова оторвался от телеграммы, с иронией бросил: – Едут с полномочиями… лучше бы с оружи­ем… – И опять стал нервно перебирать телеграфную ленту, непокорно сви­вающуюся у него в руках в упругие замысловатые кольца: – Желательно от­метить прибытие миссии более решительным наступлением на Киев… Желаю успеха… „Деникин“. – Ковалевский с раздражением бросил на стол телег­рафную ленту, зло сказал: – На Киев! Скорее брать Киев! И это в такой момент, когда я не успеваю подбросить генералу Бредову подкрепления…

– Интересы союзников, Владимир Зенонович, – осторожно заметил Щукин и выжидательно замолчал, давая понять, что такие вопросы не обсуждаются при подчиненных.

– Да уж это как водится!.. Интересы союзников! Политика! И так все время жертвуем стратегией для политики. Французам на Украине нужны же­лезные рудники и угольные шахты! – язвительно продолжал Ковалевский о том, о чем давно мучительно передумал. – Значит, наступайте на Украину. Англичане нуждаются в металлургических заводах, железных дорогах и ко­нечно Же в нефти. А нефть на Кавказе. Значит, поворачивайте на Кавказ… А к чему это приведет?

– Мы от них слишком зависим, Владимир Зенонович, – невесело напомнил Щукин. – Без оружия много не навоюешь!

– Это понятно! – Ковалевский замолчал и спустя несколько мгновений осуждающим тоном добавил: – А между прочим, Николай Григорьевич, наша родная русская буржуазия удрала туда не в, одном исподнем – прихватила с собой немалые капиталы. Могли бы там и раскошелиться господа патриоты. За свои денежки могли бы купить и обмундирование, и оружие, и танки.

Щукин не ответил, внезапно замкнувшись в своей непроницаемой угрюмос­ти. Наступила неловкая тишина.

– Ждут ответа, – напомнил Ковалевскому Кольцов, понимая, что сейчас ему нужно быть предельно сдержанным.

Ковалевский поднял голову и несколько мгновений рассеянно смотрел пе­ред собой. Затем зло сказал:

– Ну что ж… Передайте Антону Ивановичу, что к приезду союзников Ки­ев постараюсь взять… Ну и пожелайте ему чегонибудь… здоровья и все такое. – И Ковалевский с явным пренебрежением махнул рукой.

Кольцов записал и коротко спросил, храня на лице выражение почти­тельной бесстрастности:

– Можно идти?

Ковалевский усталым жестом руки отпустил Кольцова.

– Капитан! Зайдите, пожалуйста, чуть позже ко мне! – с необычной веж­ливостью сказал Кольцову Щукин, провожая его холодным взглядом.

– Хорошо, господин полковник.

Когда дверь за Кольцовым закрылась, Щукин неохотно вернулся к прер­ванному разговору:

– Владимир Зенонович! Я принимаю все меры, для того что, – бы выявить и обезвредить большевистского агента. И будем надеяться, довольно скоро смогу назвать вам его имя.

Слава его, однако, звучали неубедительно, казенно… Несколько позже Кольцов спустился вниз, на первый этаж, где размещались помещения контрразведки, быстро прошел по длинным петляющим коридорам.

На скамейке, возле кабинета Щукина, смиренно сидел щуплый старик в солдатских сапогах и косоворотке, тот самый, что в ночь гибели капитана Осипова дежурил возле склада и поздоровался с Кособродовым.

Кольцов наметанным глазом разведчика сразу узнал его и, не поворачи­вая в его сторону лица, торопливо прошел мимо. А старик, увидев Павла Андреевича, на полпути к губам задержал цигарку и, что-то мучительно припоминая, посмотрел ему вслед.

Щукин был в кабинете один и нервно перекладывал на столе какие-то бу­маги. Увидев Кольцова, продолжал еще некоторое время сосредоточенно за­ниматься своим делом и, усыпив Кольцова этим монотонным действием, вдруг тихим голосом сказал:

– То, что вы вели себя достойно, господин капитан, защищая даму от оскорблений, весьма похвально, и я не смею за это судить вас строго. Но, как мне стало известно, это не просто дама, это – ваша дама. Более того, это дочь какого-то лавочника или что-то в этом роде. И я хочу сделать вам замечание за то, что вы неразборчивы в своих связях с женщинами. Вы

– адъютант командующего, и это накладывает на вас определенные обязан­ности…

– Но, Николай Григорьевич… – начал Кольцов с ничего не значащего обращения, что давало ему некоторое время на раздумья. А сам стал лихо­радочно прикидывать: «Надо учесть, что явка известна контрразведке. И пользоваться ею теперь нужно осторожно. Лишь в крайних случаях… Впро­чем, надо поменять явку. Так будет лучше и для меня, и для Старцевых». И чтобы выгадать драгоценные мгновения, он продолжил: – Мне кажется, что это…

Щукин нетерпеливым жестом остановил его:

– Вы хотите сказать, что это ваше сугубо личное дело. Безусловно, ва­ше… Вы вправе выбирать друзей и подруг согласно своему вкусу, сердеч­ным наклонностям, привычкам и, конечно… – Тут Щукин, подчеркивая зна­чение сказанного, произнес по слогам: – Вос-пи-тани-ю… – Кольцов еще раз попытался что-то сказать, возразить, возмутиться, но Щукин кисло по­морщился, всем своим видом выражая недовольство тем, что Кольцов осмели­вается его перебивать. И снова угрюмо произнес: – Я попросил вас зайти ко мне вот почему. Не далее как вчера моя дочь предупредила меня, что пригласила вас в гости к нам… Я хотел бы сказать, что мне будет непри­ятно, если вы примете это приглашение… – И Щукин, словно ожидая от Кольцова упорного несогласия, угрюмо опустил вниз глаза. Было видно, что он и сам понимает: их разговор никак не может войти в нужное русло, ему трудно даются убедительные и здравые слова.

Но Кольцов все понял, и особенно то главное, что полковник Щукин в ослеплении отцовских чувств пошел по ложному пути, что расчет Кольцова оправдался и случай с Осиповым не бросает на него ни малейшей тени. По­хоже, что это так.

– Николай Григорьевич! Но это несправедливо! Я действительно был два раза в том доме, – тихо сказал Кольцов и сделал выразительную паузу, по­казывая, как ему трудно дается это признание. – Хозяин-археолог, а не лавочник. Время и разруха вынудили его торговать старинными монетами, распродавать свою коллекцию…

Щукин нетерпеливо слушал, чутьем опытного разведчика угадывая за сло­вами этого любимчика командующего какой-то второй, настойчиво ускользаю­щий от него, Щукина, смысл. И чтобы скрыть от Кольцова свою обескуражен­ность и досаду, он внезапно поднялся из-за стола, неприязненно отодвинул от себя ставшие в этот миг ненужными бумаги и коротко, как команду, бро­сил: