Томас Костейн - Высокие башни

Он отправился по дороге, вдоль которой росли кипарисы и у которой пока не было названия. В недалеком будущем ее назовут рю де Шартр. Дорога шла на запад, и в конце улицы стоял дом, возведенный с тщанием. Дом занимал большой участок земли и даже был обнесен грубым забором. Это низкое строение у трех сторон опоясывала галерея, кипарисовые деревья слоняли ветви над крышей, как бы защищая его. Построенный из бревен, проконопаченных испанским мхом, дом все равно выглядел красивым, и губернатор восхищенно улыбнулся, подходя к воротам.

— Филипп! — позвал он.

Стук молотка прекратился, и Филипп появился в дверях, не выпуская из рук молотка. Новая жизнь пошла ему на пользу. Он немного поправился и подзагорел.

— Доброе утро, — сказал Филипп. У него на лице появилось выражение надежды и страха. — Мсье Жан-Батист, вы уже что-нибудь знаете о корабле?

— Пока нет. Но я уверен, что не стоит волноваться. Путешествие долгое, и неблагоприятные ветры могут его затянуть. Мы скоро о нем услышим.

Филипп перевел дыхание и произнес:

— Надеюсь, мсье Жан-Батист. Губернатор понимал беспокойство Филиппа.

— Филипп, она тебе очень дорога… Я за тобой наблюдал и видел, что последнее время ты сам не свой, — он кивнул. — Мне она тоже очень нравится.

Филипп не проявлял оптимизма.

— Сейчас не дуют сильные ветры, и меня тревожит тот факт, что они все еще не приплыли.

— Я хочу поговорить о доме, — заявил губернатор, желая прекратить неприятный разговор. Он рукой махнул. — Филипп, мне по вкусу дом, который ты строишь для меня. Это хорошее помещение для официальных служб. Сказать по правде, ты разработал идеальный тип здания для Луизианы. В нем будет приятно находиться летом, и он весьма величественный. Мы должны начать перевозить сюда мебель, которую мне прислали со склада. Надо опередить тех, кому придет в голову отдать этот дом миссионерам или передать его для общежития холостых офицеров.

— Я рад, что он вам нравится, — ответил Филипп. — Карп и я позаботимся о мебели, как только вы нам об этом скажете, мсье Жан-Батист.

В воротах показался солдат и направился к губернатору.

— Ваше превосходительство, вас ждут.

Мсье де Бьенвилль не обратил внимания на столь знакомое требование. Ему хотелось еще поговорить о собственном доме.

— У меня очень красивая мебель. Для этой комнаты есть хрустальная люстра, столик розового дерева и красивые ковры…

— Ваше превосходительство, — повторил солдат, — вам пора возвращаться. Одна леди отказывается сойти, пока не увидит вас.

— Леди отказывается? — губернатор ничего не понимал. — Что за леди? И откуда она отказывается сойти?

Солдат покраснел и начал заикаться. Ему было трудно все объяснять самому губернатору.

— Она приплыла… я имею в виду леди на втором корабле. Багаж прибыл с первым кораблем, и он до сих пор еще находится на берегу. Леди сидит на багаже и отказывается спускаться. Хочет видеть вас.

— Что ж, придется подойти и узнать, кто эта дама, и почему она так странно себя ведет?

Мсье де Бьенвилль отправился на пляс д'Арме в сопровождении солдата. По дороге губернатор размышлял о развитии города, о строительстве церкви Святого Людовика. А еще нужно было найти удобное и безопасное место для порохового склада и подумать о том, как оборудовать набережную, чтобы в случае необходимости отразить нападение с моря.

Хотя Новый Орлеан оставался маленьким скоплением деревянных домиков и пустых улиц, он все больше начинал походить на приграничный город. На пляс д'Арме было многолюдно. Неподалеку располагалась единственная таверна, и там кипела жизнь, как в любой гостинице в Париже. Несколько человек молились в часовне под брезентовым навесом. Громкие голоса и смех, песни неслись со всех сторон.

«Мы постоянно и быстро разрастаемся», — с гордостью заключил губернатор, проходя официальное здание и поворачивая на площадь.

Теперь кучка багажа существенно увеличилась в размере. Там были потрепанные сундуки, мешки, парусиновые сумки с почтой, несколько весьма странного вида саквояжей и даже небольшой комод. Он находился в самом центре поклажи, а на самом комоде восседала дама.

Солдаты стояли у входа в бараки и наблюдали за ней. На площади собирались свободные от работы мужчины и тоже пялили на нее глаза. В Новом Орлеане не часто можно было видеть леди, а если кто-то сидел прямо на комоде на городской площади и отказывался сдвинуться с места, — это удивительное зрелище никак нельзя было пропустить.

Солнце палило так яростно, что наблюдатели истекали потом и казались страдающими от жажды, однако дама забралась с ногами на комод и плотно обтянула их юбкой. Несмотря на жару, на ней был надет алый плащ-накидка, который назывался кардинальским, и она откинула капюшон, выставив на обозрение восхищенной толпы массу тщательно завитых рыжих кудрей. Накидка была расстегнута на шее, и из-под нее виднелось обтягивающее черное платье.

— Я — ваша покорная слуга, ваше превосходительство, — заявила женщина, когда Жан-Батист встал перед ее импровизированным троном. Потом она высокомерно улыбнулась и тихо добавила: — Вот мы и встретились, мой Жан-Батист!

Сначала Жан-Батист не узнал женщину. Но когда он повнимательнее взглянул на нее, то увидел, что она сильно изменилась. Лицо потеряло прежнюю округлость и несколько поблекло. Ярко-рыжие волосы приобрели более теплый каштановый оттенок. Она пополнела и перестала быть стройной, как была в молодости.

— Мария! — вспомнил губернатор. — Простите, что я вас не сразу узнал. Прошло много времени с тех пор, как я видел вас в последний раз.

В те далекие времена, когда Жан-Батист безмолвно обожал Марию, ее голос сильнее прочих женских качеств привлекал его к ней. О, это божественное контральто!

— Я даже могу сказать, что мы с вами не виделись добрых двадцать лет, — она рассмеялась. — Меня не удивляет, Жан-Батист, что вы меня не узнали. Некоторые мужчины находят меня привлекательной, но я уже не та девочка, которая мечтательно глядела в будущее. Не обижайтесь, но я тоже не узнала бы вас, если бы на вас не был надет официальный парик. Только губернатор носит парик при такой жуткой жаре!

Де Бьенвилль засмеялся, но это был невеселый смех. Его не радовала столь неожиданная встреча. Что привело прежде прелестную и стройную Марию в Луизиану? Законы, по которым он правил колонией, запрещали ему иметь дело с одинокими дамами, в особенности с такими, чье прошлое нельзя было назвать безупречным.

— Мария, почему вы оказались здесь? Извините, но, говоря начистоту, я не вижу причин, по которым вы приехали сюда.

Мария захохотала.

— Вы совсем не изменились, — заявила она. Зрители из уважения к губернатору отошли на такое расстояние, чтобы не слышать разговор.