Джеймс Купер - Палач, или Аббатство виноградарей

— Я слышала об этом, — отозвалась Маргерит, вновь пристально всматриваясь в выразительное лицо Адельгейды, которое вспыхивало всякий раз, как только речь заходила о смелости и самоотверженности того, кого она любила втайне. — Что до твоих слов о близости нашего бедного мальчика с семьей, то между нами и нашими желаниями стоят непреодолимые преграды. Если Сигизмунд сообщил тебе о своем происхождении, то он, скорее всего, рассказал также, что предстает перед окружающими его совсем не тем, кем является на деле.

— Полагаю, он ничего не утаил из того, о чем следовало бы меня оповестить, — сказала Адельгейда, опуская глаза под зорким, выжидающим взглядом Маргерит. — Он говорил свободно и…

— … И?

— Достойно, как подобает солдату, — уверенно закончила фразу Адельгейда.

— Он поступил хорошо! От этого у меня легче сделалось на душе. Нет! Бог обрек нас на эту участь, и меня опечалило бы, если бы мой сын изменил принципам там, где верность требовалась более всего. Вы как будто удивлены, госпожа?

— Подобные чувства, испытываемые в столь тяжелом положении, как ваше, меня и удивляют, и восхищают! Если можно найти какое-то оправдание шаткости отношения к обычным тяготам жизни, то оно конечно же заключается в том, что мы видим себя, помимо собственной воли, мишенью для мирского презрения и несправедливости; и однако, здесь, где есть все основания ожидать недовольства судьбой, я встречаю чувства, которые сделали бы честь порфироносцам!

— Ты привыкла рассматривать ближних через призму устоявшихся представлений, а не через призму действительности. Такой картина рисуется юному, невинному, неискушенному взору, но она далека от действительности. Не преуспеяние, а невзгоды помогают нам быстрее увериться в нашей непригодности для истинного счастья и заставить полагаться на силу, могуществом превосходящую все земное. Счастье толкает нас к падению, бедствия возвышают. Если ты по неопытности полагаешь, будто благородные и справедливые чувства — привилегия счастливцев, то тобой руководит заблуждение. Да, есть горести, непереносимые для плоти , но, не испытывая всепобеждающей нужды, мы укрепляемся в праведности именно тогда, когда нас менее соблазняют амбиции и тщеславие. Голодные нищие чаще воздерживаются от кражи корки хлеба, нежели пресыщенные богачи отказывают себе в роскоши, которая их губит. Живущие под розгой в страхе видят руку, которая ее держит; те, кто купается в мирских благах, начинает в конце концов думать, что по праву заслуживает преходящие почести, которыми наслаждается. Низринутому в пучину несчастья страшиться нечего, кроме гнева Господня! Именно тот, кто стоит над другими, должен дрожать больше других за свою безопасность.

— — Свет рассуждает иначе.

— В свете главенствуют те, в чьих интересах извращать истину в собственных целях, а не те, чей долг идет рука об руку с правдой. Но не будем больше говорить об этом, госпожа; рядом с нами та, у кого слишком тяжело на душе и кто не готов открыто обсуждать истину.

— Ты лучше себя чувствуешь и можешь выслушать своих друзей, дорогая Кристина? — спросила Адельгейда, взяв отвергнутую и покинутую девушку за руку с нежностью любящей сестры.

До сих пор страдалица вымолвила лишь несколько слов, мягко укоряя мать в безрассудстве. Слова эти слетели с пересохших губ и были произнесены сдавленным голосом; лицо девушки покрывала мертвенная бледность, и весь вид ее выражал жгучую внутреннюю муку. Участие, проявленное к ней ее ровесницей, о совершенствах которой она была много наслышана от восторженного Сигизмунда и в чьей искренности не позволяло усомниться подспудное чутье, сближающее юные чистые души, быстро и едва ли не до основания переродило ее. Подавляемая тоска нашла теперь выход в горьких безудержных рыданиях, которыми Кристина разразилась, бросившись на грудь новообретенной подруги. У много испытавшей Маргерит порыв Кристины вызвал хотя и удовлетворенную, но скупую, еле заметную улыбку: вынужденная всю жизнь отражать враждебные удары, она приучилась сдерживать свои чувства. Чуть помедлив, она вышла из комнаты, полагая, что общение двух неискушенных, неопытных в жизни особ окажется более благодатным, если они останутся одни, не стесненные ее присутствием.

После ухода Маргерит обе девушки долго плакали. Освященная горестью беседа делалась все более задушевной: щедрая участливость с одной стороны и неподдельная открытость с другой сблизили девушек за это короткое время так тесно, как не сблизили бы и месяцы, проведенные вместе. Доверие не всегда возрастает исподволь, со временем. Порой души при встрече обладают внутренним сродством, сходным с силой взаимного притяжения: они мгновенно проникаются чувством симпатии, принадлежащим к числу лучших свойств их натуры. Когда же обоюдное духовное тяготение сопровождается живейшей сердечной заинтересованностью в одном, общем предмете, оно не только обладает большей силой, но и обнаруживается гораздо скорее. Каждая из девушек уже так много знала о характере, надеждах, удачах и неудачах другой (за исключением только бережно лелеемой Адельгейдой тайны, составлявшей священное достояние Сигизмунда, которым он не делился даже с сестрой), что встретились они как уже давно знакомые: поэтому им легко оказалось сломать барьеры условностей, мешавших горячему стремлению свободно обмениваться мыслями и чувствами. У Адельгейды достало внутреннего такта обратиться к принятым в повседневном обиходе словам утешения. Она заговорила первой, как приличествовало ее более свободному и привилегированному положению, дружественным мягким тоном.

— Утром ты отправишься с нами в Италию, — произнесла Адельгейда, отирая глаза. — Отец покидает Блоне в обществе синьора Гримальди завтра с восходом солнца, и ты присоединишься к нам?

— Куда угодно — куда угодно с тобой — куда угодно, лишь бы сокрыть мой позор!

Кровь прихлынула к щекам Адельгейды: с горделивым видом, который показался простодушной Кристине истинно величественным, она воскликнула:

— Слово «позор» относится к тем, кто низок, корыстен и вероломен, но только не к тебе, дорогая.

— О, не осуждай, не осуждай его! — прошептала Кристина, пряча лицо в ладонях. — Он нашел, что бремя нашего падения ему не под силу, и говорить о нем надо скорее с сочувствием, чем с ненавистью.

Опечаленная Адельгейда не ответила, продолжая прижимать к груди несчастную трепещущую девушку.

— Ты хорошо его знала? — спросила она тихо, следуя скорее ходу собственных мыслей, нежели думая о смысле заданного вопроса. — Я надеялась, что этот отказ причинит тебе только боль неминуемой обиды, свойственной нашей женской природе.