Джеймс Купер - Майлз Уоллингфорд

Однако Наб, против обыкновения, не спешил исполнять приказ, он выпрямился на рее, держась за топенант и глядя поверх фор-марселя: он явно что-то там увидел.

— Что там? — вскричал Марбл, удивленный позой и поведением нефа. — Что ты там видишь?

— Я сейчас не видеть его, сэр; нет, сейчас ничего не видеть, но там был корабль.

— Где там? В какой стороне? — спросил я.

— Там, масса Майл, — где нос, на левом борту, далеко впереди; если смотреть в оба, то скоро вы сами его увидеть, сэр.

Мы напряженно всматривались туда — вся команда собралась на палубе, — и минуты не прошло, как с бака мы довольно ясно различили какое-то судно. Несколько секунд оно помаячило сквозь один из тех мгновенных просветов в тумане, которые, постоянно возникая, позволяют глазу обозреть окрестности на полмили вокруг, однако, едва открывшись, исчезают снова. Несмотря на то, что много лет отделяет меня от того дня, я прекрасно помню, как выглядело то судно, открывшееся взору всего лишь на миг, да еще столь неожиданно. Это был фрегат, обычный для того времени, величины средней между корветом и двухдечным судном — размеры, видимо, наиболее благоприятные в отношении маневренности и боевых действий корабля. Мы ясно видели его кремовую или, как чаще говорят, желтую полоску с рядом из четырнадцати портов, ярко светившуюся на фоне темного и влажно искрящегося корпуса, которому туман и водяная пыль придавали какой-то пасмурный блеск. Корабль шел под всеми тремя марселями, спенкером и кливером, причем на каждом из марселей было взято по два рифа. Нижние прямые паруса были взяты на гитовы.

Так как сила ветра была недостаточной, чтобы брать больше одного рифа, независимо от величины судна, даже если бы оно шло круто к ветру, эти зарифленные паруса говорили о том, что фрегат крейсировал на своей обычной территории, высматривая, чем бы поживиться. Судно имело столь зловещий вид именно благодаря парусам: они указывали на то, что в таком положении их оставили, дабы в любую минуту можно было, не прилагая особых усилий, броситься за добычей. Как и на всех крейсерских судах во время стоянки, на фрегате бездельничали, рифы брали ночью (час был еще ранний), и, вероятно, мы увидели фрегат до того, как его командир или первый помощник появились на палубе. Как бы то ни было, он стоял там, темный, искрящийся, прекрасный соразмерностью своих частей; сквозь туман проступали контуры реев, расположившихся симметрично мачтам, паруса были влажные, но крепкие и новые, медный камбузный котел блестел как чайник, походя на новенький цент, а коечные чехлы на баке имели домашний вид, какой обычно отличает эту часть военного судна ночью, между тем пушки на шканцах и на баке грозно смотрели сквозь талрепы нижнего такелажа, словно свора бульдогов в намордниках, сидящих в своих конурах.

Фрегат стоял круто к ветру или, вернее, прямо перед нашим форштевнем, реи его были почти перпендикулярны мачтам. Если бы наше судно держалось своего прежнего курса еще несколько минут, оно оказалось бы на расстоянии пистолетного выстрела от фрегата. Я не знаю, почему мне вдруг захотелось крикнуть стоявшему у штурвала матросу положить право руля. Вероятно, инстинкт подсказал мне, что нейтральном)' судну лучше держаться подальше от корабля воюющей стороны, к тому же я предчувствовал, что у меня могут отнять часть моих людей. Разумеется, я приказал рулевому отворачивать, и нос «Рассвета» перешел через ветер и обратился на запад — в направлении, противоположном тому, в котором шел фрегат, что было видно по положению его реев. Вытянув наветренные лики прямых парусов, мы положили руля вправо и устремились прочь, под ветром с траверза, достаточно свежим, чтобы наполнить все установленные нами паруса.

«Рассвет» находился в полумиле от наветренного борта фрегата, когда был проделан сей маневр. Мы не имели понятия, заметили ли наше судно на фрегате; но по виду последнего мы заключили, что это «англичанин». В продолжение всех длительных войн, которые последовали за Французской революцией, часть океана, прилегающая к входу в Ла-Манш, неусыпно охранялась британцами, и редкое судно могло пересечь ее, не встретив британских кораблей.

Я еще надеялся, что два судна разойдутся и мы останемся незамеченными. Туман сгустился как раз тогда, когда «Рассвет» был приведен к ветру, и, если бы перемена курса произошла после того, как мы укрылись за пеленой тумана, скорее всего, так и случилось бы. Когда мы отошли на милю от фрегата, вероятность, что нас могут увидеть, стала совсем малой, так как туман на горизонте сгустился еще плотнее.

Надо сказать, что постановку лиселей я пока отменил. Набу было приказано забраться на мачту до самого салинга и не спускать глаз с горизонта, а все стоявшие на палубе так же напряженно всматривались в туман, как вглядывались некогда в смутные очертания «Нантской дамы». Богатый опыт Марбла подсказал ему, куда направить взгляд, и он первым увидел выплывший из тумана фрегат. Тот шел прямо у нас под ветром, легко скользя по воде под теми же зарифленными марселями, с подобранными на гитовы нижними парусами и убранным, как и накануне, спенкером.

— Ей-богу, — вскричал помощник, — Джоны Булли еще спят, и они нас не видели! Если нам удастся удрать от этого типа, как мы улизнули от старины «Линдера», капитан Уоллингфорд, «Рассвет» станет таким же знаменитым, как «Летучий голландец»! Глядите, вон он плетется, будто на мельницу или в церковь, и на борту ни шума, ни шороха, ну прямо как на собрании у квакеров! note 64Представляю, как порадовалась бы моя старушка мать такой потехе!

В самом деле, фрегат шел себе и шел, на борту не было заметно ни малейших признаков тревоги. Суда миновали друг друга, и туман опять стал сгущаться. Вскоре пелена его опустилась и совершенно скрыла очертания этого красивого судна. Марбл потирал руки от удовольствия, и все члены нашей команды стали прохаживаться на счет «англичанина». «Если на „купце“ заметили „вояку“, — вполне справедливо замечали они, — на „вояке“-то уж должны были заметить „купца“». Его впередсмотрящие, вероятно, спали, иначе нам не удалось бы при нашем парусном оснащении пройти совсем близко и остаться незамеченными. Команда «Рассвета» состояла по большей части из коренных американцев, было среди них и четыре-пять европейцев. Из числа последних один, без сомнения, был англичанин, и, как я подозревал, дезертир с корабля английского флота, а другой, несомненно, являлся уроженцем «Изумрудного острова» note 65. Оба этих матроса радовались больше всех, хотя при них были самые что ни на есть подлинные документы, называемые свидетельствами об американском гражданстве, которые, как и документ, найденный у какого-нибудь нищего, никогда не содержат ничего, кроме правды, хотя, подобно последнему, нередко годятся для кого угодно. Именно известная расплывчатость подобных свидетельств давала английским офицерам что-то вроде благовидного предлога для того, чтобы не видеть своей очевидной ошибки. Их заблуждение состояло в том, что они считали себя вправе принудить человека что-то доказывать на борту иностранного судна; заблуждение же американцев состояло в том, что Америка не препятствовала привлечению своих граждан к иностранному суду, каковы бы ни были сопутствующие делу обстоятельства. А ведь если Англия хотела заполучить своих граждан, пусть бы она следила за тем, чтобы они не покидали ее юрисдикции, к чему было пытаться преследовать их под юрисдикцией нейтральных Штатов?