Джеймс Купер - Сатанстое [Чертов палец]

— Вы ошибаетесь, мистер Бельстрод, могу вас уверить, — подобной самонадеянности во мне нет.

— Ну да, конечно! Вы недостойны любви Аннеке Мордаунт; вы никогда не допускали мысли, чтобы она могла полюбить такое незначительное, жалкое существо, как вы, и тому подобное. Не правда ли? Да ведь, в сущности, и я могу сказать то же самое, а в глубине души оба мы рассчитываем на ее любовь, не то мы не стали бы все это время вертеться около нее и ждать чего-то!

— Вы, может быть, имеете какие-нибудь основания рассчитывать на ее взаимность, но я, повторяю, не имею ни малейшей уверенности в ее расположении ко мне!

— Мои основания! Это просто мое самолюбие, известная доля которого должна быть у каждого человека как для его собственного самоудовлетворения, так и для спокойствия духа. Надежда неразлучна с любовью, но порождает самоуверенность. Рассуждение мое очень простое: я ранен. Прекрасно! Ранен в бою за родину и моего короля; это весьма почетно; меня приносят сюда на носилках в присутствии моей возлюбленной; она наглядно видит доказательство тех опасностей, которым я добровольно подвергал себя, и считает мое поведение геройским, как я надеюсь. И вы думаете, что всего этого не довольно, чтобы подействовать на женщину и заставить ее высказаться в мою пользу? Разве вы не знаете, как быстро тают женские сердца на огне сострадания, чувствительности и великодушия, и когда они ухаживают за вами во время болезни, то из десяти случаев в девяти их сострадание и сочувствие переходят в любовь. Моя рана — это мастерский прием, могу вас уверить, и я недаром к нему прибегнул; но согласитесь, что в любви, как и на войне, всякие хитрости допустимы!

— Я вполне понимаю вашу политику, Бельстрод, но не могу понять вашей откровенности. Конечно, вы можете быть уверены, что я не злоупотреблю ею! Я готов согласиться с вами, что ваша рана является большим козырем в вашей игре, но чем я могу похвалиться против вас?

— Чем? Ролью защитника, и эта роль, могу вас уверить, Корни, может очень многое сделать! Это проклятое нападение индейцев, говорят, довольно серьезное на этот раз, может в течение нескольких дней держать наших барышень в страхе; оно для меня крайне невыгодно, но зато очень выгодно для вас, потому что раненый совершенно стушевывается перед человеком, подвергающимся опасности быть убитым с минуты на минуту. Эта роль защитника превосходная, и я советую вам, по дружбе, использовать ее как можно лучше. Я не таюсь от вас. Корни, и честно говорю вам, что решил как только можно лучше использовать свое ранение.

Трудно было не рассмеяться такому дружескому совету, по-видимому, вполне искреннему. Проболтав с ним еще около получаса, я простился, пожелав спокойной ночи.

— Не падайте духом, Корни! — сказал майор, пожимая мне руку. — Пользуйтесь своим преимуществом, как знаете и как умеете, потому что, повторяю вам, я, со своей стороны, сделаю то же самое! Таким образом, будут состязаться мужество в прошлом с мужеством в настоящем. Не будь я лично заинтересован, никому в мире не пожелал бы так от души удачи, как вам, мой добрый друг!

И действительно, я чувствовал, что Бельстрод говорит правду; при этом я видел также, что он уверен в успехе.

Выйдя от него, я прошел в гостиную и по счастливой случайности застал там Аннеке одну. Гурт уговорил Мэри пройтись вместе с ним по двору, а Дирк и мистер Ворден увлеченно совещались с хозяином дома и местными колонистами, укрывшимися в форте.

Под впечатлением разговора с Бельстродом я решил воспользоваться этим счастливым случаем. Его рана меня сильно тревожила; я вполне сознавал, что это большой козырь в его руках и что жалость всегда играет большую роль в чувствах женщины. Что я, собственно, говорил Аннеке во время этого разговора, я едва помню, но в словах моих звучало самое горячее, самое искреннее чувство; мне хотелось так много сказать, так многое разъяснить, что вначале Аннеке не имела возможности вставить слово; но я видел, что она была взволнована и растрогана и слушала меня внимательно и благосклонно. Когда я рискнул взять ее руку, она не отняла ее у меня. Тогда я нашел такие слова, которые вызвали слезы на ее глаза, и она наконец ответила:

— Вы выбрали странный момент, Корни, чтобы говорить о таких вещах, и я едва знаю, что вам ответить! Но мне кажется, что в такую минуту, когда нам со всех сторон грозит опасность, люди прежде всего должны быть искренни. Я знаю, что мы рискуем быть захваченными этими дикарями, которые кругом обложили наш дом и каждую минуту могут ворваться сюда и убить всех нас. Никто из нас не может сказать с уверенностью, что он завтра будет жив, и потому, в случае, если бы с вами, Корни, случилось что-нибудь, а я осталась жива, то весь остаток жизни моей был бы отравлен сознанием, что я не решилась признаться вам в том хорошем чувстве, которое вы давно уже сумели внушить мне к себе, и утаила от вас то счастье, какое я испытала, когда несколько месяцев тому назад вы так честно и откровенно признались мне в своих чувствах ко мне!

Не понять значения этих слов было совершенно невозможно, тем более что тихие слезы и полное любви выражение ее чудных глаз подтверждали смысл ее речей.

Более часа мы провели с Аннеке с глазу на глаз. Мы не замечали времени, перебирая все прошедшее, столь дорогое для нас обоих, и Аннеке созналась, что она часто думала о том смелом маленьком мальчугане, который так геройски вступился за нее, когда она была еще крошечной девочкой. Затем она сказала, что Бельстрод, этот столь опасный в моих глазах соперник, никогда не внушал ей иных чувств, кроме чисто родственных. Бедный Бельстрод! Я положительно был опечален за него и не мог удержаться, чтобы не высказать этого Аннеке.

— Не беспокойтесь о нем, — сказала она с лукавой улыбкой, — он, конечно, переживет неприятный момент укола его самолюбию, но затем будет рад, что не дал воли своему мимолетному капризу, внезапно вспыхнувшей склонности к молодой американке, которая, быть может, была бы совершенно не на своем месте в том блестящем круге, где должна вращаться его жена. Возможно, что в настоящее время он предпочитает меня всем другим девушкам, которых он знает, но его привязанность, — если то чувство, которое он питает ко мне, заслуживает этого названия, — не похожа на вашу, Корни! Это чувство не исходит из глубины его души, я это чувствую; в этом женщины почти никогда не ошибаются.

Помолчав немного, я заговорил о Гурте и его чувствах к Мэри Уаллас и спросил, неужели его чувство, столь же сильное и искреннее, как и мое, никогда не встретит взаимности?

— Позвольте мне, Корни, ничего вам на это не ответить: всякая женщина хочет быть свободна в выборе своей судьбы и всегда держит свои намерения в секрете; но даже и в том случае, если бы намерения Мэри были мне известны, я никогда не сочла бы себя вправе говорить о них. Лично не имея больше никаких тайн от Корни Литльпэджа, я не вправе выдать другую, как выдала себя!