Валерио Манфреди - Последний легион

Ливия умолкла, стоя перед своим товарищем, ожидая его ответа, ожидая знака того, что ей удалось пробудить в нем память о прошлом… но Аврелий ничего не сказал. Он крепко зажмурил глаза, чтобы не дать выхода слезам, чтобы хоть как-то совладать с пустотой, наполнившей его…

— Вот почему тебя так привлекает этот медальон. Ты знаешь, что он принадлежит тебе. Это знак твоего дивизиона, восьмого Vex il latio Pannonica, героически оборонявшего Аквелию!

Аврелий содрогнулся при этих словах, но сохранил самообладание.

Открыв глаза, он нежно посмотрел на девушку и положил руки ей на плечи.

— Тот юный солдат умер, Ливия. Он мертв, понимаешь?

Ливия покачала головой, по ее щекам покатились слезы.

— Он умер, — настойчиво повторил легионер. — Как и все остальные. Из того дивизиона никого не осталось в живых. Всем это известно. Все это просто приснилось тебе, когда ты была маленькой девочкой. Подумай-ка: в той ситуации, которую ты только что описала, разве мог у солдата остаться хоть один шанс на то, чтобы выжить? И возможно ли, чтобы ты встретилась с ним через столько лет?..

Но когда Аврелий говорил это, перед ним вдруг снова возникло лицо Вульфилы, искаженное яростью, и легионер услышал хриплый злобный голос «Я тебя знаю, римлянин! Я видел тебя раньше!» И, тем не менее, он добавил:

— Такое случается лишь в сказках и баснях. Забудь все это.

— Вот как? Ну, тогда скажи мне вот что. Где ты был в ту ночь, когда пала Аквелия?

— Я не знаю, поверь. Это случилось так давно, я вообще ничего не помню о тех временах.

— Ну, может, я и сумею тебе доказать… Слушай внимательно. Сейчас, когда ты спал, я хотела посмотреть, есть ли…

— Что?

— Есть ли у тебя на груди шрам. Я… мне кажется, я помню, что тот солдат истекал кровью, у него была рана в груди…

— Множество воинов имеет шрамы на груди. Во всяком случае, храбрых воинов.

— Но тогда почему тебя так притягивает этот медальон?

— Я вовсе не смотрел на медальон. Я… я смотрел на твою грудь.

— А ну, уйди от меня! — внезапно закричала Ливия, охваченная гневом и разочарованием. — Оставь меня одну! Убирайся, кому говорят!

— Ливия, я…

— Уйди, — выдохнула она едва слышно.

Аврелий отошел в сторону, а девушка присела на корточки возле уже угасавших углей, обхватила руками колени и уткнулась в них лицом. И безмолвно зарыдала.

Она не двигалась с места, пока, наконец, не почувствовала, что продрогла до костей. Ливия подняла голову — и увидела Аврелия, стоявшего под дубом, прислонившись спиной к стволу… тень в тени. Наедине с призраками.

Аврелий спустился к ручью, снял латы и тунику и начал мыть грудь прозрачной холодной водой, стекавшей вдоль шрама, пересекавшего его торс справа, от самой ключицы. От ледяной воды его сначала пробрало дрожью, но потом Аврелий ощутил, как наполняется силой и энергией, несмотря на тревожную и почти бессонную ночь. Внезапная судорога, стиснувшая мышцы, заставила легионера зажмуриться и скривиться, но боль вызвал не старый шрам. Виной была здоровенная шишка у основания черепа, результат какого-то падения, невесть когда случившегося. Это было очень давно. И с годами долгие приступы острой, пульсирующей боли становились все реже и вроде бы слабее.

— Они снимаются с места! — крикнула Ливия. — Нам пора!

Аврелий вытерся, не оборачиваясь, надел тунику и латы, затянул на плече перевязь с мечом и быстро поднялся по короткому склону туда, где безмятежно щипал покрытую росой траву Юба. Вскочив в седло, Аврелий поскакал вслед за девушкой. Когда они выбрались на тропу, Аврелий мимоходом заметил:

— Погода меняется. Меня об этом боль предупреждает.

Ливия улыбнулась.

— Мой дедушка говорил точно так же. Он был весьма примечательным: тощий, даже костлявый, и совершенно беззубый! Я помню его, как будто все это было только вчера Он, видишь ли, был ветераном, он сражался еще с императором Валентинианом Третьим, в Адрианополе, против готтов. И его старые раны всегда болели, когда менялась погода, хотя он даже и не мог в точности сказать, где именно у него болит, потому что шрамов на нем было множество! Шрамы и переломы. Но он никогда не ошибался; через шесть-семь часов погода действительно менялась, начинался дождь. А то и похуже что.

Внизу, в долине под ними, длинная процессия герулских и скирийских воинов все так же сопровождала старый экипаж, в котором ехали юный император и его наставник, — конвою осталось преодолеть последний участок болот. Мокрый буйвол с блестящей шкурой лениво поднялся из лужи у дороги, когда к нему приблизился отряд и лениво отошел на несколько шагов в сторону. Еще несколько буйволов развалились прямо на дороге, чтобы подсохнуть на утреннем солнышке; эти огромные, облепленные болотной тиной животные медленно встали, увидев рядом с собой конницу, и потащились к лугу, пестревшему пурпурными цветками чертополоха и золотыми брызгами одуванчиков. Самые плодородные долины Италии расстилались впереди, и там виднелись поля — либо желтые от не запаханного жнивья, либо коричневые — там, где землю уже подняли плуги. Маленькое разрушенное святилище обозначило территорию, некогда занятую одним из древних осканских племен. Потом показалось другое строение, стоящее у места слияния трех дорог, — некогда оно было посвящено Гекате, но языческий образ заменили христианским: это была Дева Мария, державшая на руках Святое Дитя…

Они снова двигались вперед вплоть до самого вечера, когда наконец конвой остановился неподалеку от речной отмели. Солдаты-варвары начали устанавливать шатры для офицеров и готовить ночлег для себя. Фермеры, возвращавшиеся с полей с лопатами и мотыгами в руках, и дети, набегавшиеся за день, останавливались ненадолго, чтобы с любопытством посмотреть на отряд, но вскоре отправлялись дальше, к своим деревням и домам, над которыми уже вились спиралями дымки. Когда окончательно стемнело, Ливия показала на далекие огни, вспыхнувшие на равнине.

— Это Минтурн, — сказала она. — Когда-то он был знаменит своими винами.

Аврелий кивнул и с отсутствующим видом процитировал:

— «Vina bibes interim Taur о diffusa palustres inter Mintur- nas…»

Ливия была потрясена до глубины души: ей никогда прежде не приходилось слышать, чтобы солдаты цитировали Горация, да еще и с классическим произношением! Прошлое Аврелия становилось для нее все большей загадкой.

— Теперь нам надо придумать способ связи, — сказал Аврелий. — Завтра они повернут на юг, к Неаполю, или на юго-восток, к Капуа, но в любом случае мы не сможем следовать за ними дальше, потому что там нет холмов. А на равнине нас будет видно издали, мы будем слишком бросаться в глаза среди всех этих деревушек и ферм. Чужак просто не может пройти тут незамеченным…