Карл Май - В балканских ущельях

Во время нашей дальнейшей прогулки я заметил, что возница боится потерять нас из виду и всячески пытается помешать мне общаться с окружающими: я несколько раз заговаривал со встречными, но он тут же обрывал нас и пытался меня увести. Это навело меня на подозрение, что он преследует какую-то цель.

— Разве мы не пойдем к дому мейваджи Главы? — спросил я его.

— Нет, а зачем?

— Я хотел знать, где он живет. Ведь завтра мне идти к нему. Ты мне его покажешь?

— Покажу, покажу…

— Мейваджи — серб?

— Почему ты так решил?

— Потому что у него сербское имя.

— Нет, ты ошибся. Следуй за мной.

Через некоторое время он показал мне дом торговца фруктами. Это было уже, когда мы возвращались домой, в сумерках. Там мы узнали, что слуга поранился, и даже послали за врачом.

Возница пошел искать слугу, а я двинулся через двор в конюшню. Зайдя туда, я обнаружил лошадей без присмотра. Оско и Омара тоже не было. Ри повернул ко мне свою умную голову, мотнул ей в знак приветствия и заржал каким-то особенным образом, я раньше такого не слышал. Я обнял его за голову. Обычно после этого он клал ее мне на плечо и целовал в щеку — лошади тоже целуются, но сейчас он этого почему-то не сделал, продолжал ржать и был как-то необычно возбужден. Я осмотрел его. В конюшне было уже темно, но я заметил, что лошадь стоит только на одном заднем правом копыте.

Я поднял левое и осмотрел его. Ри дернул ногой, как будто ему причинили боль.

— Он хромает, — сказал Халеф. — Только этого нам не хватало. Где же он поранился?

— Это мы сейчас посмотрим. Давай отведем его во двор, пока еще светло.

Вороной действительно хромал, и даже очень сильно. Меня это чрезвычайно удивило, ведь раньше с ним такого не случалось. Откуда вдруг такой дефект?

Я провел рукой по его больной ноге сверху вниз. Нет, выше копыта боли не было. Значит, все дело в нем. Я поднял его еще раз и внимательно осмотрел, но не заметил ничего подозрительного. Тогда я стал ощупывать копыто кончиками пальцев, медленно и осторожно. И тут лошадь вздрогнула: я обнаружил под волосом крохотную припухлость, отвел шерсть и увидел… булавочную головку. Кто-то воткнул булавку в край копыта!

— Сюда, Халеф! Булавка!

— Аллах! Не может быть. Где он на нее наступил?

— Наступил? Об этом и речи быть не может. Посмотри туда.

Он увидел огарок свечи. Халеф тут же выхватил плетку из сумки и хотел уже бежать, но я удержал его.

— Стой, не делай глупостей.

— Глупость? Разве это глупость, если я накажу человека, который мучает животное и хочет сделать его калекой?

— Подожди. Вначале нужно вытащить булавку, держи ногу.

Ри понял, что я хочу помочь ему. Я мог воспользоваться только ножом. Вороной мужественно выдержал испытание. Когда я извлек сей предмет, Халеф простер руки и воскликнул:

— Отдай ее мне! Я найду злоумышленника и воткну ее ему в… Скажи мне, сиди, где может быть у этого негодяя самое болезненное место?

— Лучше воткни ему куда-нибудь, где побольше мяса, но давай сначала отведем лошадь в конюшню.

Ри снова был в порядке. Я не сердился на Халефа, но нужно было срочно обсудить положение. Почему это было сделано?

— Я знаю! — заявил Халеф.

— Ну, почему же?

— Чтобы заставить тебя продать вороного.

— Ну, я не думаю. Иногда цыгане пользуются этим средством. Если бы булавку не нашли, лошадь признали бы непригодной, больной и списали. Здесь у них какая-то иная цель.

— Но ведь он спрашивал тебя: продашь ли ты жеребца?

— Он должен бы понять из моего ответа, что я этого никогда не сделаю. А если он действительно решил, что таким низменным способом заставит меня продать коня, то он ошибся.

Я пока что не могу кое-чего понять. Почему этот возница все время держал меня в поле своего зрения? Почему следил за тем, чтобы я ни с кем не общался? И еще это ранение слуги… Хм!

— Да, — задумчиво произнес Халеф. — Сиди, мне кое-что пришло в голову. Я подумал о том, зачем нужно калечить лошадь, если ее хозяин не хочет продавать ее вознице.

— Ну, и зачем?

— Причина только одна: лошадь не должна бегать. Они хотят помешать нам быстро продвигаться вперед.

— Ты абсолютно прав. Об этом я уже думал. А если один вынужден ехать медленно, что непременно сделает другой?

— Догонит его и перегонит.

— Да, это предположение, пожалуй, самое верное.

— Но что же руководило этим возницей? Мы ведьему ничего плохого не сделали. Он принял нас как гостей и должен защищать, вместо того чтобы вредить.

— Его гостеприимство, конечно, заслуживает благодарности. Мы ведь нигде больше не смогли найти место. Однако его поведение сразу навело меня на подозрение: раз слуга действительно ждал нас на улице, значит, о нашем прибытии должно быть известно заранее. И известие это должно было прийти только из Измилана. На пути оттуда мы потеряли время, и, вполне возможно, какой-то посланец приехал оттуда раньше нас. В этом случае…

— Тише, сиди! — прервал меня Халеф.

Мы завели Ри обратно в стойло, не видно было ни зги. Снаружи тоже начало темнеть, но еще достаточно светло, чтобы окинуть взором двор. У входа стояла пожилая женщина. Весь ее вид говорил о том, что она жаждала поведать кому-нибудь свою тайну. Вот она перебежала двор и оказалась у двери в конюшню.

— Эзгар, ты здесь? — спросила она.

— Кто такой Эзгар? — поинтересовался я.

— Слуга.

— Его здесь нет.

— Нет? Ой, тут темно. Кто ты?

— Гость возницы.

Тут она вошла внутрь и прошептала:

— Скажи, ты христианин?

— Да.

— Приехал из Измилана?

— Да.

— Господин, беги! Уезжай из этого дома и города,и поторопись!

— Почему?

— Тебе и твоим спутникам грозит опасность.

— От кого? Что за опасность ты имеешь в виду?

— От Главы, торговца фруктами. Что за опасность — я толком не знаю. Они должны вначале обсудить. Я лишь должна сообщить твоему хозяину, в какой час, когда стемнеет, он обязан прийти к нему наверх.

— К кому — к нему?

— К Главе — моему господину.

— Ты сказала «наверх». Значит, торговец фруктамиживет не рядом?

— Ага, значит, они скрыли, где он живет на самом деле. Это доказательство того, что я права. Глава живет совсем рядом, его дом примыкает сверху к этой конюшне.

— Ах так? Значит, прямо за этим забором его двор?

— Да, беги, я и так ускользнула оттуда, чтобы застать кого-нибудь из вас на конюшне. Но меня здесь никто не должен видеть. Мне пора возвращаться к фургонщику.

И она уже повернулась, чтобы идти. Тут я схватил ее за руку.

— Еще один миг! О том, что мы в опасности, мы подозревали, ты сделала эту догадку реальностью. Но ради чего ты сама подвергаешь себя опасности, предупреждая нас?

— Когда вы были на ярмарке, один из наших назвал тебя гяуром, «христианской собакой». Я тоже христианка, и сердце подсказало мне, что я должна предупредить тебя. Мы с тобой одной веры; ты, так же как и я, молишься Деве Марии, я твоя сестра и не могу бросить тебя в беде.