Георг Борн - Изабелла, или Тайны Мадридского двора. Том 1

Жуана прыгала вокруг меня, шумно выражая свою радость.

— О, Мартинец, какой ты красивый улан! — повторяла она.

Это были счастливые годы, самые счастливые во всей моей жизни. Отец радовался, глядя на мое усердие и видя, насколько я был счастлив. Девушки за решетчатыми окнами и на балконах любили поглядывать на меня, а я частенько кивал им головой. Какой молодой солдат не заглядится на хорошенькое женское личико?

Недалеко от дома моего отца жила вдова с дочерью. Прелестная Амара была так же прекрасна и мила, как ты, дочь моя Энрика. Прелестная Амара цвела в уединении, она не появлялась на улицах Севильи. Когда народ проводил в болтовне и шутках вечерние часы, она оставалась при матери, для которой была единственной отрадой. Старая мать ее была слаба и часто хворала. Амара же кормила ее, работая на богатых.

У маленького домика, в котором жили мать и дочь, несколько решетчатых окон и низкий вход выходили на улицу. Сзади, почти касаясь прохладных вод Гвадалквивира, протекающего за домами этой улицы, находился красивый широкий балкон с большими стеклянными окнами.

Я наблюдал за Амарой уже несколько месяцев и все выжидал случая увидеть и поговорить с ней наедине. Случилось, что она пришла в лавку отца за фруктами для больной матери в то время, как я отправлялся на службу. Прекрасная Амара обменялась со мной первым взглядом. Никем не замеченный, выждал я ее на перекрестке и шепнул ей, не позволив себе, впрочем, следовать за ней, чтобы не подать повода другим девушкам попрекать ее любовником:

— Амара, выйди сегодня вечером на балкон. С наступлением ночи тебе передадут известие.

Девушка поглядела на меня своими большими черными глазами. Они выражали удивление и словно говорили, какое известие могут сообщить бедной Амаре? Но зная хорошо сына почтенного и честного Мануэля Дорино, она шепнул мне:

— Я буду ожидать известия!

С лихорадочным беспокойством ожидал я вечера, никогда еще день не казался мне таким длинным. Я все думал о прелестной дочери вдовы. При первых словах, которыми мы обменялись, она так глубоко взглянула в мою душу своими обворожительными темными глазами, что образ ее неотступно носился надо мной.

Я был тогда двадцатилетним юношей, Энрика, в котором разгоралось горячее пламя любви. Чем только не пожертвуешь в эти годы, чтобы увидать возлюбленную? Все казалось возможным и доступным поклоннику такой очаровательной сеньоры, какой была Амара. Наконец, наступил вечер. Я нанял гондолу и тихо поплыл вверх по Гвадалквивиру.

Севилья словно рай земной. Нельзя не любоваться даже и этим узким водным путем красивейшего из городов. Я плыл мимо набережной, выложенной камнем и образующей крепкую и надежную пристань для выгрузки товаров, к которой пристают корабли всех стран, и очутился на месте, обросшем величественными пальмовыми деревьями, бросающими свою тень с берега через всю реку. В этом месте сидят и прохаживаются по вечерам жители Севильи, наслаждаясь часами прохлады. Я принужден был спрятаться в моей гондоле, чтобы не быть узнанным прогуливающимися по берегу девушками, и очень обрадовался, очутившись под мрачной тенью домов. Почти у каждого из них низкий балкон с отверстием в решетке, обращенной к реке, через которое свободно можно было спуститься в лодку.

Пока я осторожно пробирался между балконами, наступил поздний вечер с его таинственным полумраком. Наконец, я разглядел неподалеку от себя домик вдовы.

Сердце мое сильно билось и со сверкающими глазами я высматривал, сдержала ли слово Амара, стояла ли она на своем балконе и выжидала ли известия, обещанного мною.

Среди пальмовых и других деревьев, украшавших балкон, я еще не мог различить образ возлюбленной. Но когда я подплыл ближе и тихонько причалил гондолу к балкону, красавица Амара вышла на него через низенькую дверь своего домика, осматриваясь кругом и грациозно ступая. С любопытством подошла она к решетке.

Молодой, красивый улан шагнул из гондолы к ней, она тихонько вскрикнула и хотела поспешно скрыться внутри дома, но я умолял принять от меня известие, обещанное и привезенное мною.

Амара очаровательно и лукаво улыбалась, как будто предчувствуя значение этого послания. Я признался покрасневшей и потупившей свои прелестные глазки Амаре в моей пламенной любви к ней. В этом-то и состояло мое известие, сообщенное той, которая, как мне казалось, не без удовольствия прислушивалась к нашептываемым мною словам.

Она мне ответила, что тоже любит меня. С тех пор не проходило вечера, чтобы я не проводил его у балкона возлюбленной. Листья и цветы прикрывали наши свидания. Я любил ее со всей силой моей пламенной души. Казалось, и она с нетерпением поджидала эти очаровательные часы.

Мой отец скоро заметил, что было место, где я приятнее проводил время, чем в отцовском доме, но он не мешал мне. Вскоре я узнал, что и он по вечерам редко бывает дома, что и он, подобно мне, искал развлечений вне дома.

Сестра Жуана жаловалась несколько раз на отца и брата за их невнимание к ней, но потом мало-помалу привыкла к одиночеству. Но мог ли я прожить целый вечер, не видавшись с Амарой? Я был произведен в офицеры, и отец ни в чем не отказывал мне, несмотря на то, что незадолго перед тем он потерпел большие потери. Утонуло несколько его кораблей, и обанкротился один из его иностранных товарищей.

Офицер Мартинец Дорино, слывший среди своих сослуживцев за способного неустрашимого воина, а среди друзей за верного помощника в нужде, любил дочь бедной вдовы все с возрастающей страстью. Часто, среди ночной тиши, стоя на балконе над плескающимися волнами Гвадалквивира, клялись мы друг другу в вечной любви, закрепляя клятвы горячими поцелуями.

Иногда по прошествии часа сладкой болтовни, Амара напоминала юному офицеру, что наступила пора разлуки, отговариваясь тем, что мать и соседи могут заметить их свидания.

Хотя мне было очень тяжело сокращать эти очаровательные часы, но никогда в душу мою не западало ни малейшее подозрение. Как мог я не верить Амаре, этому чистому существу, когда она так мило клялась мне в верности своими прелестными устами. Я уступал ее настоятельным просьбам, прощался с ней, и садился в гондолу, долго еще махая платком. Она же с любовью глядела мне вслед.

Я всей душой привязался к этой девушке. Чувствуя себя не в состоянии изменить ей, даже помышлять об иной красавице, я не мог допустить мысли, что Амара способна была изменить мне.

Но несмотря на все это, она в последнее время казалась рассеянной и холодной. Когда я с любовью упрекал ее, она как-то иначе уверяла меня, что любит по-прежнему. Но я все еще извинял ее во всем, все еще искал и находил оправдания происшедшей в ней перемене, всегда ограждая ее от подозрений.