Георг Борн - Изабелла, или Тайны Мадридского двора. Том 1

Неистово билось мое сердце. Ведь любовь моя к прелестной Амаре была пламенна и безгранична! Когда я стал приближаться к домику старой вдовы, мне почудилось, что кто-то быстро вошел в него. Но расстояние было еще слишком велико, чтобы можно было различить что-либо в ночном полумраке. Сильно ударив несколько раз веслами, я быстро подплыл к решетке балкона. Он был пуст, ни одной гондолы не видно было вблизи. Следовательно, нищий обманул меня! Я с трудом мог дождаться следующего вечера, чтобы сказать ему, что он лжет или ошибается. Бог знает, что старый нищий мог видеть из своего окошечка и кого он мог принять за Амару и незнакомого дона! — думал я.

Наступил следующий вечер, я не мог дождаться его! Нетерпеливо и гордо направился я к набережной, когда начинало смеркаться. Старый нищий ожидал меня, по уговору, в тени цветущих миндальных деревьев.

— Ну, что, дон Мартинец Дорино, — спросил он меня, — обманул я вас?

— Ты, верно, сам ошибся, — возразил я, радуясь, что подозрение его не подтвердилось, — я тайно вернулся через час после того, как расстался с Амарой и никого не нашел на балконе.

— Никого не нашли на балконе? — недоверчиво улыбаясь, спросил нищий. — Не ослепли ли вы, дон Мартинец? Я видел из своего окошка, как вскоре после вашего ухода от прекрасной грешницы дон в черном плаще опять явился к ней.

— Мерзавец, теперь я убедился, что ты клевещешь! — воскликнул я, дрожа от злости. — Я подъезжал ведь к самой решетке балкона и убедился, что никого на нем не было и никакой гондолы не стояло у балкона.

Нищий задумчиво улыбнулся.

— Дон Мартинец, вы правы, когда вы вернулись, уже никого не было на балконе. Вероятно, прекрасная Амара и ваш соперник заметили вас и вошли в домик. Гондолы вы тоже не нашли, потому что этот дон в черном плаще не ездит в гондоле. Все случилось, как вы говорите, а все-таки он был у прекрасной сеньоры.

Я дрожал от ревности.

— Так посоветуй мне, с чего начать, чтобы подкараулить этого дона у Амары?

— Навестите прекрасную сеньору сегодня вечером, как и всегда, чтобы она ничего не подозревала. Когда же вернетесь сюда в гондоле, поспешите по улицам к домику Амары, живо войдите через низкую дверь и тихо пройдите к балкону, тогда-то вы увидите, что нищий вам друг и хочет предохранить вашу любовь от бессовестного обмана. Незнакомому дону в черном плаще не уйти от вас, если вы загородите ему дорогу из дома, он попадется в ваши руки!

— Кто же этот дон? — протяжно спросил я, прямо глядя нищему в глаза.

— Сами увидите, дон Мартинец Дорино! — ответил сгорбленный старик и удалился.

Я отправился, как и всегда, к Амаре, но я не мог принудить себя выказывать столько же любви и доверчивости, как и прежде. Прелестная женщина и не подозревала, что во мне происходило. Я сказал ей, что поссорился с одним из товарищей. Мы расстались. Я бросился в гондолу и живо доплыл до набережной. Амара, по обыкновению, долго махала мне вслед. Ведь это был знак ее любви и тоски.

С сильно бьющимся сердцем поспешил я по улицам к низкому дому бедной вдовы. Глаза мои сверкали, руки дрожали от нетерпения, я хотел во что бы то ни стало узнать, обманул ли меня нищий или сказал правду.

Тихо и осторожно отворил я дверь и крадучись приблизился к выходу на балкон. Послышался шепот — сердце мое замерло во мне. Я подошел ближе, не выходя из тени прохода, и увидел Амару в объятиях неизвестного мне соперника, закутанного в черный плащ!

Мной овладело отчаяние. Дрожа всем телом, я стал за ними наблюдать. Я с ужасом увидел, что моя целомудренная невеста, столь заботившаяся о своем добром имени и отсылавшая меня после какого-нибудь часа, проведенного с ней, вполне отдавалась неизвестному соблазнителю. Я видел как он покрывал поцелуями ее губы, шею и дивную грудь!

Рассудок мой помутился, и я в бешенстве бросился к ним. Вмиг очутился я перед изменниками.

Они вскочили, Амара испуганно закричала и спряталась на груди незнакомца. Я выхватил кинжал и с проклятием проколол змею и ее соблазнителя в ту самую минуту, когда они стояли, прижавшись друг к другу. Кинжал глубоко вонзился в спину Амары, а потом с быстротой молнии в грудь соблазнителя. Кровь брызнула из ран. Амара с ужасом и мольбой протянула ко мне руку, но рука тяжело опустилась. Я метко попал! Неизвестный дон пошатнулся, ноги Амары подкосились, и они оба свалились через отверстие решетки, к которому приблизились, отступая от меня. Я послал им вслед проклятие, страшно прозвучавшее в ночной тиши, а волны бурного Гвадалквивира поглотили их навеки!

Старый Мартинец замолчал. Энрика с ужасом закрыла лицо руками. Страшен был рассказ престарелого отшельника, передаваемый глухим голосом.

— Шатаясь, отправился я домой, — продолжал он, наконец. — Жуана еще не спала и поджидала отца и меня. Она испугалась, увидев мое изменившееся лицо; я ничего ей не сказал о страшном событии, удалился в свою комнату, чтобы наедине подумать о последствиях моего кровавого поступка. Но я еще не в состоянии был спокойно взвесить ни моего поступка, ни его последствий.

Жуана напрасно поджидала отца: Мануэль Дорино больше не возвращался домой! Через два дня нашли его на берегу Гвадалквивира, а неподалеку от него тело прелестной Амары. У обоих были глубокие раны.

Тогда только узнал я имя неизвестного соперника. Преследуемый отчаянием и угрызениями совести я бросился с остатками своего имущества к несчастной матери убитой Амары. Мне ничего не надо было для себя, я просил смерти, а деньги свои хотел употребить на добрые дела, облегчая нищету и горькую долю больной вдовы. Без объяснений положил я в комнату несчастной, плачущей матери Амары все небольшое состояние, выпавшее на мою долю. Совершив это, я бежал из Севильи.

Я не смел искать смерти, потому что она была бы слишком легким наказанием за такое страшное преступление. Ведь и в самой могиле не нашел бы я желанного покоя. Я вполне сознавал, что сына, омочившего руки в крови своего отца, ожидают на земле страшные угрызения совести, а в могиле вечные муки. Я раздумывал, не отправиться ли мне к судьям и донести на самого себя, но потом решил, что не им судить такое преступление, которым проклял себя Мартинец Дорино.

Старый отшельник изнемогал. Глаза его закрылись, казалось, он переходил в вечность. Но он еще не все досказал.

— Терзаемый страшными мучениями, метался я с места на место. С мольбой падал я ниц, в пыли, перед изображениями Пресвятой Девы. Но покой и утешение не ниспосылались проклятому грешнику.

Без цели и занятия блуждал я по лесу. Наконец, однажды я порешил отречься от мира и посвятить свою жизнь посту и молитве. Более сорока лет переносил я все лишения, я пламенно молился и каялся… но настоящее спокойствие только тогда померещилось мне, когда Пресвятая Дева ниспослала тебя, дочь моя Энрика, в мое безнадежное одиночество. Твое присутствие для меня — благодеяние, ты низвела мою душу в мир небесный. Теперь тебе все известно, дочь моя Энрика, — молись!