Георг Борн - Изабелла, или Тайны Мадридского двора. Том 1

Остальные министры сначала никак не могли понять, что за человек их любезный сотоварищ. Скоро они почувствовали превосходство Олоцаги над ними, а потому не доверяли ему, и чувствовали себя неловко в присутствии этого дипломата.

Дипломатом Олоцага был в полном смысле слова. Он умел улыбаться, когда грозили ему кинжалом, он сумел бы почтительно раскланяться, если бы вздумали похитить его возлюбленную. На его глазах произошло много событий, а потому сознание своей силы придавало ему спокойствие и уверенность в себе.

Олоцага взглянул на пошевельнувшуюся портьеру.

Изабелла, закутанная в широкую, роскошную кружевную мантилью, предстала перед низко кланявшимся министром.

Королева была здорова и выглядела прекрасно. В матовом блеске ее голубых глаз видна была какая-то особенная нежность.

— Дон Олоцага, я желаю знать, что делаете вы и приверженные вам гранды, которых я давно не встречала в моих залах.

— Слишком много чести, ваше величество! Приверженные мне гранды и я приносим нашу благодарность за милостивые ваши слова.

— Сядем, дон Олоцага, я чувствую усталость! — сказала Изабелла, легким движением руки приглашая своего министра сесть.

— Я невыразимо благодарен вашему величеству за то, что вы удостоили меня частной аудиенции, я должен коснуться такого деликатного вопроса… — проговорил Олоцага с легкой усмешкой.

— Вы, право, возбуждаете мое любопытство, господин министр. Давно вы не радовали меня вашим доверием, разве только…

— Когда вашему величеству угодно было меня выслушивать без свидетелей.

— И наши беседы всегда имели поучительный характер, — смеялась Изабелла, — расскажите-ка мне, дон Олоцага, как поживает прелестная донна, которая когда-то играла со мной. Я говорю о донне Евгении, — королева старалась припомнить имя.

— Монтихо, — подсказал поклонившись министр, — если не ошибаюсь, донна находится в настоящую минуту в Париже с ее матерью, графиней Теба.

— Я так и думала, что вы должны были знать об этом, дон Олоцага, — о, не прикидывайтесь удивленным! Я, конечно, очень ценю ваше искусство скрывать свои чувства, но в настоящем случае я заметила ваше участие к этой донне, и часто им любовалась! — шутила королева, забавляясь притворно-простодушным видом хитрейшего из своих министров.

— Во всяком случае это было уже так давно, ваше величество, что некоторые обстоятельства могли совсем ускользнуть из памяти среди стольких изменений в моей жизни, а потому и прошу, ваше величество, извинить меня. Но что я очень ясно сохранил в памяти, так это, ваше величество, наши разговоры о религии.

— Я тоже их не забыла и должна сознаться, что они имели для меня большое значение! — задумчиво сказала королева.

— Я с прискорбием сомневаюсь в этом, ваше величество, именно потому-то и явился я сюда.

— Что это значит, дон Олоцага? Я, кажется, отвыкла понимать без объяснений связь между вашими мыслями.

— Прошу извинить меня, если я говорил непонятно, ваше величество, и простить, если я буду говорить прямо, без обиняков. Говорят, что королева находится под влиянием отцов-инквизиторов!

Изабелла приподнялась с явным удивлением и неудовольствием. В ту же минуту встал и Олоцага и приблизился к королеве на несколько шагов.

— В этом ищут предлога, чтобы иметь право осуждать действия вашего величества. Я считал святейшей своей обязанностью немедленно предупредить ваше величество.

— Я горжусь своим благочестием и извиняю ваши слова только в память того, что вы вложили в мое сердце семя благочестия. Да, дон Олоцага, не пугайтесь, если меня упрекают, то вы тому причиной!

— Ваше величество, я набожный человек, но не лицемерный ханжа!

Олоцага произнес эти слова громче и решительнее, чем говорил обыкновенно.

— Кто решается произносить приговор над благочестивыми отцами Санта Мадре? — спросила королева, которая была, видимо, оскорблена.

— Они завлекают ваше величество в свои руки, чтобы завладеть властью, перед которой они преклоняются и к достижению которой направлен весь запас их благочестия. Дозвольте мне повторить с гордостью, ваше величество: я набожен, но презираю лицемеров!

— И эти отцы Санта Мадре, исповедники и советники моего дома…

— Тоже ханжи, ваше величество! — сказал Олоцага в волнении.

— Вы были однажды моим наставником, дон Олоцага, а потому буду считать не произнесенным то, чего никто не слыхал, исключая меня, — прошептала королева, понизив голос и устремив на него строгий взгляд, — я предупреждаю вас, господин министр, не повторять этих слов, потому что я уважаю отцов церкви!

— Четверо из ваших приближенных поклялись предупреждать вас обо всем, что может омрачить славу вашего величества, — продолжал Олоцага; Изабелла внимательно прислушивалась, — я имею честь принадлежать к числу их, а потому считаю своей обязанностью высказать королеве то, что она выслушивает так неблагосклонно. Служить Богу величайшее счастье, отцы же инквизиции употребляют вашу веру и вас самих как средство для достижения своих целей.

— Когда гранды, к которым вы принадлежите, защищали с мечом в руках престол и нашу страну, я всегда изъявляла им свое благоволение, вмешиваться же в мои личные убеждения совершенно неуместно!

— Ваше величество оказало мне честь, назвав меня своим наставником! — проговорил Олоцага, подходя ближе к королеве и склоняясь перед ней. — «Вернитесь ко мне, иначе я погибла!» — прошептал он, следя за выражением ее лица.

При этих словах Изабелла изменилась в лице, она не умела настолько владеть собой, чтобы не выдать своей тайны. Она отшатнулась назад и испуганно устремила взгляд на склонившегося министра. Слова, которые прошептал он, были написаны в записке, вложенной Изабеллою в букет из алых и белых роз, который она бросила во время прогулки в гондолу Франциско Серрано.

Олоцага выпрямился — теперь он знал достаточно.

— Я сообщу вам мое решение, господин министр! — с трудом проговорила, наконец, королева, гордым и холодным поклоном отпустив Олоцагу.

Когда он, раскланявшись по всем правилам этикета, вышел из кабинета, Изабелла, бледная от волнения, порывистым движением вскочила с кресла. Кто осмелился это сделать? Она жаждала объяснений, она должна была знать, каким образом Олоцага овладел этими словами, из чего он заключил, что она их написала; обидчик дорого заплатит за нанесенное им оскорбление.

Раздраженная королева сжимала свои маленькие, мягкие ручки.

— Если Франциско так злоупотребил моим доверием, — шептала она, — если он не удовольствовался ответить хотя бы ледяной холодностью, тогда, о, тогда, я думаю, что я в состоянии буду вечно ненавидеть его!

Поспешно вернувшись во внутренние покои, королева приказала позвать к себе интенданта. Она поручила ему устроить в самом непродолжительном времени вечер в театральной зале, и разослать приглашения донам Приму, Топете и министру Олоцаге.