Георг Борн - Изабелла, или Тайны Мадридского двора. Том 1

Старый Мартинец с любовью и мольбой устремил на нее свои угасающие взоры, видно было, как он жаждал успокоения.

— А Жуана, ваша сестра? — тихо спросила Энрика.

— Я уже очень давно не получал о ней никаких известий. Лесничий королевы сообщил мне как-то, что Жуана, собрав остатки небольшого капитала, оставшегося после отца, покинула Севилью и вышла замуж за очень хорошего человека. Но и ее преследовали несчастья. Король Фердинанд увидел ее, она понравилась ему. По его приказанию ее похитили от мужа, чтобы удовлетворить его низкие желания. Распаленный гневом, требовавший ее назад Фрацко был сослан в Санта Мадре…

Энрика содрогнулась от страха при этом ужасном имени.

— И там изувечен! Теперь только, после долгих лет, живут они мирно, как мне сказали, вдали от Мадрида в развалинах Теба. У меня только одна просьба к тебе, дочь моя Энрика. Когда я сомкну глаза, отправься к моей сестре Жуане, расскажи ей все и передай ей мое завещание. Ты найдешь его под этим ложем. Проси Жуану и ее мужа молить за мою душу Пресвятую Деву, ты же, дочь моя, оставайся в хижине, пока находишься еще в опасности, и считай, что она принадлежит тебе.

Старый Мартинец замолчал и тихо сжал руку рыдавшей Энрики, присутствие которой принесло ему столько отрады и осветило последние годы его жизни. Она не покидала его, со слезами на глазах следя за беспокойным сном и каждым его движением. С состраданием припоминала она рассказ престарелого отшельника. Ему пришлось пройти через самые ужасные страдания, которые могут постигнуть человека. Терзаемый и гонимый грехом, мучимый угрызениями совести, обманутый и лишенный того, что было всего дороже его сердцу, он сохранил только свою веру. Он удалился от людей, чтобы там сохранить ее в полной чистоте. Отрекшись от мира, он вел в лесу жизнь лишений и покаяния и чувствовал, что Божия благодать снизошла к нему. Энрика, так много перестрадавшая, понимала, что она не могла сравнивать свою судьбу, даже в самые тяжелые минуты, с теми ужасами, которые пришлось перенести отшельнику.

Теперь только поняла она причину грусти старого Мартинеца, теперь узнала она о давящем бремени, тяготевшем над ним.

С наступлением ночи отшельник отошел в вечность, благословив рыдавшую возле него Энрику. Он просил света, как будто страшная тьма окружала предсмертные его минуты. Чтобы уступить настоятельным просьбам умирающего, Энрика и Мария Непардо зажгли глиняные лампы и сосновые факелы, но не об этом свете земли испуганно молил он угасающим голосом: его душа жаждала вечного света милосердия и любви. Внезапно из его уст вырвался возглас изумленного восторга, блаженная улыбка озарила лицо умирающего, словно ему блеснул лучезарный свет прощения Божия.

Энрика и Мария Непардо похоронили его вблизи хижины, украсив его могилу лесными цветами. Здесь должен был вечно покоиться престарелый Мартинец, окруженный густыми кипарисовыми и каштановыми деревьями и осененный спокойствием и тихим миром.

Каждый вечер приходила Энрика молиться на его одинокую могилу. И даже старая Мария, украдкой от Энрики, пробиралась на могилу отшельника и никем не видимая молилась за его душу. Луна роняла свой свет сквозь дрожащие листья, освещая могилу и склоненную над ней старуху.

Энрика еще не исполнила последней воли старого Мартинеца: она должна была покинуть уединение леса, чтобы известить о постигшем несчастии сестру усопшего и передать ей его завещание, которое она нашла, по его указанию, под ложем. Оно состояло из старой книги, в которую Мартинец, на случай смерти, записал повествование о своей жизни, кольца, подаренного ему Амарой, заржавленного кинжала и ящичка с золотыми и серебряными монетами.

Энрика бережно уложила все эти вещи, чтобы передать их Жуане, сестре отшельника, жившей, как ей сказали, в развалинах замка Теба со своим мужем Фрацко. Когда Энрика взяла в руку заржавленный кинжал, она с содроганием вспомнила, что он был обагрен кровью неверной Амары и Мануэля Дорино — какое страшное воспоминание о прошлом старого Мартинеца!

Несколько дней спустя Энрика отправилась к Жуане, чтобы передать ей завещание отшельника. Мария же осталась сторожить хижину.

Между тем мадридский кабинет министров, в действия которого королева вмешивалась все менее и менее, продолжал принимать противозаконные решения, идущие вразрез с конституцией. На печатное слово налагалось все более запрещений, и в октябре 1851 палата сенаторов пополнилась вновь избранными пятьюдесятью «благонамеренными» членами, которые в угоду министру потворствовали всем его желаниям. Браво Мурильо, стоявший во главе министерства, сумел так расположить королеву в пользу патеров, что во всех действиях Изабеллы чувствовалось их влияние. Заметив это, Олоцага решился предостеречь королеву.

Королева была опять в ожидании, и лейб-медики рассыпались в советах. Не без основания держали ее вдали от всех государственных дел. Это был веский предлог, чтобы избавить великую женщину от забот и тревог, в сущности же, чтобы без помех забрать в руки безграничную власть.

Когда министр Олоцага просил себе тайной аудиенции, то невольно вспомнили о том, сколько приятных минут дон Салюстиан доставлял королеве в былые времена ее юности во время докладов, которые служили поводом к посещениям министра. Ведь Олоцага и без того принадлежал к тем четырем придворным личностям, которые для Изабеллы были окружены особенным обаянием, проистекавшим от их рыцарски почтительного обращения с ней. Хотя на празднике в Аранхуесе ей пришлось перенести оскорбление от Серрано, в то время как она сама предполагала оскорбить его открыто, выказывая свое расположение графу Рейсу, королева все-таки еще чувствовала в глубине своего сердца сильное влечение к маршалу, который всеми силами старался избегать двора. Изабелла надеялась в этом случае узнать от Олоцаги о многом, что ее сильно волновало.

Дежурный адъютант повел министра в кабинет королевы, удивляясь, что для него было сделано исключение против предписанных наставлений докторов: во что бы то ни стало избегать всевозможных аудиенций.

Приятная наружность Олоцаги нисколько не изменилась. Казалось, он не старел с годами, он все также был красив и изящен.

Как только затворилась дверь за вышедшим адъютантом и Олоцага убедился, что никого не было в комнате, он собрался с мыслями, еще раз взвешивая слова, с которыми намеревался встретить королеву. Его лицо приняло почтительное выражение, так подходившее к его изящным манерам.

Олоцага принадлежал к разряду таких людей, которых очень трудно разгадать. Эти люди всегда говорят как будто чистосердечно, в сущности же ничего не говорят, не выдают своих задушевных убеждений и умеют скрывать свои мысли за произносимыми словами.