Александр Дюма - Инженю

Оже сильно подталкивал колесо фортуны, что крутилось ради него. Днем и ночью он душой и телом отдавал себя хлопотам по заключению этого брака, которое благодаря настойчивым просьбам кюре Бонома, требовавшего себе права венчать супругов, было назначено через две недели, то есть в день, когда закончится новая отсрочка, о какой просила Инженю.

Ретиф тоже торопил развязку: он по-прежнему боялся увидеть, как из-под земли возникнет призрак бывшего возлюбленного, когда тот, окончательно поправившись, явится требовать обратно свою возлюбленную.

Однако романиста более всего успокаивало то упорное молчание, какое сорок четыре дня хранил Кристиан.

По мнению Ретифа, выдумщика всяких сюрпризов и эффектных театральных развязок, ничто не должно было помешать молодому человеку дать весточку о себе.

На этот счет мысли отца и дочери полностью совпадали.

Поэтому они думали: так как Кристиан не написал и не прислал посыльного, значит, он либо отказался от Инженю, либо погиб.

С того дня, как в присутствии Сантера у Ревельона зашел разговор о раненом паже, лед в отношениях Инженю и отца так и не был сломан.

Инженю несколько раз приходила мысль, воспользовавшись отсутствием отца, попытаться пойти в конюшни д'Артуа; но каждый раз ее останавливали воспоминания об уродливом сатире Марате и целомудренной Минерве Шарлотте де Корде.

Когда окончательно назначили день свадьбы, в доме Ревельона, расположенном в предместье Сент-Антуан, взяли внаем квартиру из пяти комнат, две из которых (они имели отдельный вход) предназначались для спальни и рабочего кабинета Ретифа, а три другие отвели новобрачным под спальню, гостиную и столовую.

Все оставшиеся до свадьбы дни занимались портьерами и мебелью, обновляли белье и посуду, сняли мерки и поклеили новые обои, великодушно подаренные Ревельоном, — короче говоря, за три дня до свадьбы все было готово — не хватало лишь самой брачной церемонии.

В церкви Сен-Никола-дю-Шардоне украсили один из ее скромных приделов. Девицы Ревельон прислали цветы и освященные сласти; Сантер попросил разрешения нанять органиста.

И вот настал день бракосочетания, отложенного, как мы помним, на две недели. Пришелся он на субботу.

Ночь накануне его прошла печально: Инженю мало спала, зато пролила много слез.

Словно приговоренный к смерти, которого ждет эшафот, она надеялась до последнего мгновения.

Инженю еще надеялась, когда к ней в комнату зашел отец! Когда к ней зашел Ревельон, она тоже еще надеялась! Даже когда за ней пришел Оже, она по-прежнему не теряла надежды!

Ей все казалось, что с минуты на минуту появится Кристиан.

Пробило десять. С восьми часов утра обе подруги занимались невестой, одевая ее, словно безжизненную куклу.

Инженю совсем не сопротивлялась: она молчала, только из глаз ее по щекам беспрерывно струились два ручейка слез, подобные двум неиссякаемым источникам.

Наконец пришло время спускаться вниз, выходить из дома и отправляться в церковь.

Солнечным зимним утром Инженю, чище и белее голубки, вышла из отцовского дома, пройдя сквозь шпалеру зевак.

Увы! Все сорок дней она оплакивала девство, как дочь Иеффая, и, если бы в то мгновение, когда нога ее ступила на мостовую, Инженю спросили: «Что ты предпочитаешь — умереть или стать женой Оже?» — она, хотя и вовсе не питала ненависти к этому человеку, но великой любовью любила Кристиана, ответила бы: «Я предпочитаю смерть!»

По дороге к церкви она думала только о Кристиане; несколько раз она робко поднимала голову и озиралась по сторонам: Инженю искала Кристиана; даже в церкви она молила, чтобы из глубины, из тени колонн, из самых таинственных уголков всплыло бледное лицо, но оно так и не появилось.

Кристиан навсегда покинул ее и не дал Инженю даже радости разделить ее страдания.

И одинокой Инженю не оставалось другого выхода, как сказать «да» своему супругу перед Богом и людьми.

Дрожа всем телом, она все-таки прошептала «да», и торжествующий Оже привел законную жену на свадебный обед, который был приготовлен для новобрачных и гостей в новой столовой Ретифа, оклеенной обоями с неизменным узором — в обрамлении орнамента из плодов и цветов изображения двенадцати подвигов Геракла.

Кристиан, ушедший от Марата, не совсем поняв разыгравшуюся там сцену, вернулся домой, к матери.

Теперь у него появился благовидный предлог, чтобы выйти из дома одному: он был обязан нанести визит графу д'Артуа.

Принц знал о несчастье, случившемся с его пажом, и, поскольку граф д'Артуа был человек добрейшей души, он не раз с большим сочувствием справлялся о его здоровье.

Кстати, принц давно обратил внимание на Кристиана и очень любил юношу за его изысканно-благородную внешность.

В пять часов молодой человек вышел из дома, чтобы поехать к принцу; он решил сделать после визита все, что будет в его силах, чтобы встретиться с Инженю; ибо — мы об этом уже говорили и повторяем снова — в своих лихорадочных видениях Кристиан не переставал с обожанием созерцать образ любимой девушки. Любовь к этой кроткой фее проливала бальзам на его рану, и он, страдая от разлуки, вместе с тем предавался мечтам о будущем.

Принц выглядел веселым; он поздравил Кристиана с выздоровлением и обещал, что от себя тоже поблагодарит Марата за его прекрасное лечение.

Прежде чем войти к графу д'Артуа, Кристиан отослал свою карету, наказав кучеру передать матери, что принц задержит его до позднего вечера; таким образом, графиня не станет волноваться, а сын будет свободен.

В семь часов он простился с принцем, нанял фиакр и велел кучеру ехать на набережную Сен-Бернар.

По расчету Кристиана, именно в это время Ретиф, выходивший каждый вечер с дочерью на прогулку, обычно возвращался домой; если они еще не вернулись с прогулки — он увидит девушку на улице и подаст ей знак; если они уже дома — он отважится подняться и постучаться к Инженю.

Конечно, это будет дерзость, но Инженю, узнав, что он выстрадал, простит его.

Кристиан чувствовал, что его сердце бьется сильнее по мере того, как он шел по улице; издали он не сводил глаз с окна, которое, как он ожидал, будет освещено мягким, дрожащим светом лампы.

В окне было темно.

«Ну, что ж! Они еще не вернулись, — подумал Кристиан. — Ведь они не могли лечь спать так рано. Кстати, Инженю не спит без ночника, и, если он горит, штора в ее комнате приобретет розоватый цвет, указывающий на то, что ночник зажжен».

Кристиан принялся расхаживать по улице взад и вперед.

Так он прошагал около часа.

Через час раненая нога невыносимо устала, и Кристиан начал волноваться. Он снова вышел на набережную, подал кучеру знак подъехать и, сев в фиакр, приказал остановиться за три-четыре дома от входной двери дома, где жила Инженю.