Понсон дю Террайль - Королева баррикад

Вдруг этот сладкий сон был прерван Крильоном, бурно ворвавшимся в палатку и возвестившим:

— Государь! Государь! Вот и наваррский король прибыл! На целые сутки ранее того, как мы его ждали!

Король зевнул, потянулся и недовольным голосом буркнул: — Ах уж этот мне кузен Генрих! Вечно он ни с чем не считается и является в самое невозможное время! Разве не мог он прибыть позднее?

— Но, государь, когда идешь марш-маршем, то стараешься прийти как можно раньше!

— Может быть, но только я уж очень сладко спал, добрый мой Крильон!

— Ну, так вы поспите еще после завтрака, если только прибытие наваррского короля не отнимет сна у вашего величества!

Теперь ведь не замедлят прийти герцоги Монморанси и Конде, и возможно, что завтра к вечеру мы уже будем в Париже!

— Кстати, о Мовпене нет еще никаких сведений?

— Нет, но, наверное, он еще придет!

— Да где же он запропастился? Может быть, опять часовые задержали его? Пожалуйста, Крильон, распорядись, чтобы как только монах появится, его провели в эту половину палатки, а в той половине я прикажу накрыть завтрак! Ступай распорядись, друг мой, и возвращайся обратно! Я тем временем оденусь, и мы пойдем с тобою встречать наваррского короля!

Генрих III кликнул пажей и приказал им одевать его. В то же время на второй половине палатки принялись накрывать стол к высочайшему завтраку.

Одевшись, король кликнул Крильона и направился с ним навстречу наваррскому королю, который остановился со своими войсками в двухстах-трехстах шагах от королевского лагеря.

Оставив там свою армию. Генрих Наваррский в сопровождении одного только шталмейстера направился к замку.

Теперь это уже не был тот двадцатилетний принц, который так пламенно любил красотку-еврейку Сарру Лорьо. Ему было уже около тридцати пяти лет; его лицо приняло бронзовый оттенок, волосы начали седеть на висках, политические заботы и военные тяготы избороздили морщинами его высокий лоб. Но зато у него были все тот же смелый, добродушно-иронический взгляд, все та же чарующая улыбка на устах.

Генрих III, увидев, что его кузен едет навстречу один, приказал свите остановиться и отправился сам далее. Заметив это, Генрих Наваррский соскочил с лошади, на которой ехал, кинул поводья шталмейстеру и пешком пошел навстречу французскому королю. Подойдя к нему, Генрих Наваррский почтительно преклонил колено. Генрих III приподнял его, сказал: «Поцелуемся, дорогой брат!» — после чего расцеловал гостя, взял его под руку и повел к палатке.

Они вошли в черту лагеря при оглушительных криках королевских солдат.

— Черт возьми, государь! — сказал Генрих Mаваррский. — Вот храбрецы, которым, кажется, ужасно не терпится войти в Париж!

— Они поджидали только вас, кузен! Теперь они готовы двинуться хоть сейчас!

— Но я надеюсь, что они дадут нам время позавтракать? — улыбаясь спросил Наваррский король.

— Я думаю! — ответил Генрих Валуа, смеясь в свой черед. — Мы будем завтракать в палатке! Прошу! — и он повел гостя туда, где уже был накрыт стол.

Как раз, когда они говорили обо всем этом. королю доложили, что часовые усмотрели близ замка какого-то монаха.

— Это Мовпен! — воскликнул Генрих. — Наконец-то! Ты распорядился, Крильон, чтобы его провели сюда?

Генрих III вышел из палатки и увидел монаха, который быстро бежал к нему. Но вот один из часовых остановил монаха и что-то сказал ему, показывая рукой. Генрих вспомнил, что велел провести Мовпена во вторую половину, вход в которую был с противоположной стороны, а потому вернулся обратно в палатку и быстро вошел в спальню. Крильон и Генрих Наваррский слышали, как он спросил: «Ну, Мовпен, как дела?» Однако вслед за тем его голос вдруг прервался, послышался отчаянный стон и затем крик:

— Злодей! Он убил меня!

Все бросились во вторую половину и застали там ужасную картину. Генрих III, пораженный кинжалом в нижнюю часть живота, судорожно ухватился за одну из колонн кровати, чтобы не упасть. Монах все еще стоял на коленях с кинжалом в руках, обагренным дымящейся кровью.

Крильон подбежал к нему, откинул капюшон с головы монаха и крикнул:

— Монах! Монах Жак Клеман!

Затем он отодвинулся, пропуская гвардейцев, и те пронзили цареубийцу двадцатью шпагами. Жак Клеман упал, и с его уст сорвался укоризненный шепот:

— Она обманула меня…

Тем временем Генрих Наваррский успел подхватить в свои объятья тело слабеющего короля.

— Брат! — пробормотал умиравший Генрих III. — Судьба свершила свой приговор над родом Валуа! Теперь корона по праву достается тебе. Ты — мой наследник!

Вечером, в день убийства последнего Валуа Крильон печально сказал Генриху Наваррскому:

— Помните ли вы, государь, как на заре вашей юности вы показывали мне звезду, говоря: «Это — моя звезда, и она приведет меня к французскому трону»?

— Помню! — задумчиво ответил Генрих IV. — Это было действительно на заре моей юности, тогда как кинжал убийцы поразил сегодня не только короля Генриха III, но и «молодость короля Генриха IV», которая ныне кончилась!

— Да, но вместе с тем начинается царствование короля Генриха IV, а между тем борьба с врагами Франции еще не начата даже!

— Я истреблю их всех, до одного! — отрезал Генрих IV. — Какой бы ни было ценой, но я войду в Париж: моя звезда, никогда не обманывавшая меня, приведет меня туда!

— Аминь! — пробормотал Крильон.

Затем неустрашимый герцог отправился в зал, где лежало тело его покойного государя. Здесь он преклонил колено у гроба, и по его мужественному лицу покатилась слеза.

Это была единственная слеза, пролитая во Франции по королю Генриху III!