Олег Гончаров - Полонянин

— Ух, душок-то забористый! — рассмеялся громко.

— Да будет тебе, свое же не воняет! — подхватил его смех пьяненький мужичок.

— Пойдем-ка, кум, за здоровье Гридислава выпьем, — поднял он глаза на меня.

— Отчего же не выпить, — улыбнулся я. И все за столы пошли. [81]

Сели, выпили как полагается, Гридиславу здоровья и долгих лет пожелали. Потом за родителей чаши подняли. Затем рубашку с братиной по столам пустили. Каждый нюхал ее да нахваливал. Словно не моча на ней была детская, а благовоние заморское. А чтоб нюхалось лучше, к братине прикладывались. Каждый пил, сколько за единый дых влить в себя сможет. Потом дальше передавали.

Ну а я, как и положено куму, в почетных гостях оказался. Рядом с Нырком да Баяном. Узнал меня подгудошник, но виду не подал сразу. Только когда все уже изрядно накушались бражки и медов пьяных, он меня в сторонку поманил.

— Как же ты здесь, Добрый? — спросил меня тихо.

— Дела у меня важные, — ответил я ему.

— Никак к отцу в гости наведался?

— Нет, — вздохнул я. — К отцу меня не допустили. Да и в Любиче я проездом, путь мой дальше лежит. Ольга меня по нужде великой отпустила…

— Уф, — вздохнул он облегченно. — Так ты по Ольгиному поручению?

— Ну да, — кивнул я.

— А я-то думал, что ты из полона сбежал.

— И в мыслях у меня такого не было, — покачал я головой. — А ты-то как здесь?

— Тоже мимо проходил, — ответил он. — В Муром двигаюсь. Больно уж на муромов посмотреть захотелось.

— А что на месте не сидится? — спросил я.

— А чего сидеть? — засмеялся он. — Все одно, кроме почечуя, ничего не высидишь. Пока молодой, хочу Мир посмотреть и себя людям показать. А у муромов, говорят, уши хлебные. Вот иду проверить — брешут люди или правду говорят?

— Так нам по пути, выходит, — обрадовался я.

— А ты тоже туда? — И он, смотрю, тоже обрадовался.

— Угу, — кивнул я ему.

— А в попутчики меня возьмешь?

— Отчего же нет? Вдвоем-то веселей.

— Эй, кум! Ты чего там замешкался? — Нырок меня окликнул. — Баян, ты тоже сюда иди. Мы еще за пращуров и Богумира не пили…

— Идем мы! — крикнул я хозяину.

— А Гридислав, это кто? — спросил меня Баян, когда мы к столу возвращались.

— Были у меня два побратима, Гридя и Славдя, Гридислав и Славомир. Вот случай представился хоть одного из Нави выдернуть.

— Может, еще где на именины набредем, — улыбнулся Баян. — Путь до Мурома не близкий, тогда и Славдю в Явь возвернешь…

До глубокой ночи мы именины праздновали. Песни с Баяном пели, с Нырком плясали. С мужичком, Нырковым деверем, на руках боролись. Снова пели и пили… Наелся я до отвала, напился до икоты. Разморило меня с устатку. Пошел коня проведать. Дремал Буланый. Я на бока его посмотрел и порадовался. Он тоже без прокорма не остался. Барабаном раздулся. Я было опасаться стал, как бы у него с нутром от перееда чего не случилось. Он на меня посмотрел да с шумом воздух испортил. Это хорошо. Значит, не занедужит. А коник ногу переднюю подобрал, губу нижнюю отклячил и глаза прикрыл. Иди-ка ты, мол, хозяин, спать не мешай. Я и пошел. На сеновале нам с Баяном девки Нырковы постелили. Завалился я там, зарылся и храпака дал. В сытости и тепле хорошо спится.

А на заре я Баяна растолкал да дочек Нырковых разбудил. Подивился я на паренька, как это он сразу с двумя справился? Красава нам в дорогу снеди собрала, Нырок мешок овса для Буланого к седлу приторочил. Попрощались мы с ним, как кумовьям прощаться положено, и в путь через Славуту с Баяном отправились.

— Баян! Смотри справа! — кричал я, а сам отмахивался горящей головней от наседавшего на меня копейщика. — Сзади! — предупредил меня Баян. Я заметил краем глаза мелькнувшую тень и нырнул вниз. По волосам холодком пробежался ветер. Это вражий меч рассек воздух над моей головой. «Успел!» — пронеслась мысль.

В ответ ногой по дуге… Грохнулся вражина. Под колени я его пяткой подрубил. Кулаком ему в морду сунул, а сам кувырнулся, меч его оброненный подобрал. Новый удар копейщика я уже клинком отбил. А потом ушел под древко, подсел под недруга, поддел его плечом и опрокинул через себя. Копейщик, падая, головой об корень навернулся. Только шея хрустнула, да, уже мертвая, рука в кулак судорожно сжалась. — Баян! — крикнул я и на выручку сопутнику бросился.

Гляжу: один возле Баяна в снегу лежит, а еще двое вовсю в него мечами тыкают. Но не поддается подгудошник, проворно от клинков уворачивается. В отместку то ногой, то кулаком супротивникам сунет. Силенок у него немного, но каждый его удар точно в цель летит. Ярятся налетчики, никак понять не могут, почему в паренька не попадают? Под ударами Баяна крякают. И наутек бы бросились, но упрямство им отступить не позволяет.

Когда поняли налетчики, что я на выручку пареньку спешу, упрямства у них поубавилось. Стрекнули они в лес не хуже молодых оленей. Только кусты заиндевевшие затрещали, когда они через них ломанулись.

Нагнулся Баян над поверженным, ладонь ему к шее приложил.

— Готов, — сказал и на меня глаза поднял: — А твои как?

— Так же, — кивнул я.

— И чего это они на нас поперли? — пожал плечами подгудошник.

— Видно, случайно наткнулись.

— Совсем булгары обнаглели. — Он внимательно разглядел убитого. — Доспех на нем ратный, — сказал он. — Значит, где-то поблизости войско есть.

— Давай-ка убираться отсюда. Да поживее. Поймали мы Буланого. Я костер снегом забросал, а Баян наши нехитрые пожитки собрал. Вдвоем мы на спину коня запрыгнули. Тронул я поводья и прочь от этого нехорошего места Буланого погнал.

Отъехали мы подале. Я коня придержал. Прислушался. Тихо в лесу.

— Оторвались, кажись, — сказал Баян.

— Это что же? — спросил я подгудошника. — Так далеко булгары в славянские земли забираются?

— Особенно в последнее время их много стало, — сказал Баян и поудобней на конском крупе устроился. — Ватаги по весям гуляют. Народ православный грабят и в полон берут. Потом в вотчину свою, в Булгар, на торжище волокут. Видать, они нас здесь встретить не думали. Ловцы, чтоб им пусто было!

— А может, посмотрим, чего они нахапали? — спросил я его.

— А давай! — хлопнул он меня по плечу. — Если наши у них есть, попробуем высвободить.

— Вон тот худосочный у булгар, видать, за вожака, — шепнул мне подгудошник.

— Так оно и есть, — кивнул я в ответ. — Видишь, как он распоряжается. У, вражина!

— И доспех на нем чудной какой-то.

— Ну, каждый под себя защиту, по удобству, подбирает, — сказал я и стал отползать назад.

Мы нашли булгар ближе к вечеру. Никого не таясь, словно у себя дома, они разбили стан на просторной опушке. Костры запалили. Стали снедь готовить. На запах горелого мы и пошли.

Их было много. Больше сотни. И все хорошо ополчены. Сразу было видно, что не гулящие это люди, не разбойники. Доспехи на них крепкие, оружие справное. У каждого копье, нож, кистень. У конников мечи. Щиты за спинами висят. Вожак хоть недужный на вид, а доспех на нем крепкий. Зипун длиннополый. Железными бляхами обшит. Ворот у зипуна высокий, шею сзади прикрывает. На ногах сапоги рыжие. На голове шишак лисьим мехом обмотан. И не важно, что его на первый взгляд возгрей прибить можно, по повадкам видать — вой бывалый. Эка лихо он своими распоряжается. Те ему подчиняются беспрекословно. Порядок в становище. Во всем порядок.